Алексей Пантелеев - Ленька Пантелеев

...Без всякой цели он бродил часа полтора по окрестным улицам. Было уже темно. Он замерз, проголодался.

На Мучном переулке зашел в маленькую чайную, сел в углу, заказал рисовую кашу, какао, два пирожных.

С мрачной прожорливостью он ел переваренную, темную, как топленое молоко, сладкую кашу, думая о том, что ест он, вероятно, последний раз в жизни. Вдруг он услышал у себя над головой радостный возглас:

- Хо! Кого я вижу?!

У столика стоял и улыбался своей безжизненной нервной улыбкой Волков. Он был в американской желтой кожаной куртке с цигейковым воротником-шалью, на голове его, сдвинутая набекрень, сидела котиковая шапка-чухонка.

- Разбогател? А? - спросил он, протягивая Леньке руку и показывая глазами на пирожные и прочую снедь.

- Да, - мрачно усмехнулся Ленька, - "газбогател"...

- Что же ты меня обманул, Леша? - сказал, присаживаясь к столу, Волков. - Обещал прийти и не пришел. А? Я ждал тебя...

- Мне некогда было, - пробормотал Ленька.

- Работаешь?

- Нет... учусь. То есть учился... Сейчас не учусь уже.

- Выгнали?

- Да, почти выгнали.

- Послушай, Леша, - сказал Волков, заглядывая Леньке в глаза. - Ты чем-то расстроен? А? Правильно? Угадал? Опять что-нибудь стряслось?

Ленька находился в таком состоянии, что любое, мало-мальски теплое и дружеское сочувствие, даже сочувствие такого человека, как Волков, было ему дорого. Он рассказал Волкову все, что с ним случилось.

- Эх, братец... какой ты, ей-богу, - сказал, усмехнувшись, Волков. Разве можно?.. У этих же марафетчиков такие кнопки, шпенечки. Они нажимают на каком номере нужно, на таком стрелка и останавливается.

- Ну их к чегту! - хмуро сказал Ленька.

- Правильно, - согласился Волков. - Послушай, Леша, - сказал он, помолчав и подумав, - ты оба пирожных будешь кушать?

- Бери, ешь, - мрачно кивнул Ленька.

- Мерси...

Волков подхватил грязными пальцами рассыпчатый "наполеон", широко открыл рот и сунул туда сразу половину пирожного.

- Постой, - сказал он, облизывая губы и смахивая с воротника слоеную крошку. - А сколько ты должен этому - своему патрону?

- Какому патрону?

- Ну, хозяину.

- Много, - вздохнул Ленька. - Шестьсот восемьдесят лимонов.

- Н-да. Это действительно много. А у тебя сколько имеется?

- А у меня - ни шиша не имеется. Вот все, что на руках - двадцать четыре лимона.

- И занять негде?

- Негде.

Волков доел пирожное, облизал пальцы и сказал:

- Я бы тебя, Леша, выручил охотно, но, видишь ли, я сейчас временно сам на колуне сижу.

- Я и не прошу, - сказал Ленька.

Волков минуту молчал, сдвинув к переносице тонкие брови.

- Погоди... Сейчас придумаем что-нибудь...

Он вытер о бахрому скатерти пальцы, напялил шапку, поднялся.

- Ладно... Идем. Достанем сейчас.

- Где?

- Неважно где. Беру на свою ответственность. Ты рассчитался?

- Да. Заплатил.

Они вышли на улицу. Волков шел уверенно, поглядывая по сторонам.

- А идти далеко? - спросил Ленька.

- Нет... Тут, совсем близко. Вот хотя бы - в этом доме.

Они свернули под ворота.

- Если спросят, куда идем, - негромко сказал Волков, - говори: в квартиру двадцать семь, к Якову Львовичу. Понял?

Ленька ничего не понял.

- Почему? - спросил он.

Волков не ответил.

На черной лестнице пахло кошатиной. На площадке мигала покрытая толстым слоем пыли десятисвечовая лампочка.

- А ну, нагибайся, - шепнул, останавливаясь, Волков.

- Что? - не понял Ленька.

- Ну, быстро! В чехарду играл когда-нибудь?

- Играл.

- Нагибайся же. Черт! Слышишь? Пока никого нет.

Ленька понял.

Он нагнул голову, ладонями уперся в стену. Волков быстро и легко, как цирковой акробат, вскочил ему на плечи. Что-то хрустнуло, на лестнице стало темно, на голову Леньке посыпалась пыль и кусочки штукатурки.

Он почувствовал, что его затошнило. Что-то внутри оборвалось.

"Кончено", - подумал он.

Волков бесшумно, по-кошачьи, спрыгнул на каменный пол.

- Есть! - услышал Ленька в темноте его радостный, возбужденный голос. Сто лимонов имеем. Живем, Леша. Пошли дальше!..

В этот вечер они свинтили в разных домах Мучного переулка восемь лампочек. В кустарной электротехнической мастерской на Гороховой улице продали эти лампочки по сто миллионов за штуку.

Тут же, на улице, Волков отсчитал и передал Леньке семьсот миллионов рублей.

- Ну, вот видишь, и заработали на твоего хозяйчика, - сказал он, улыбаясь и заглядывая Леньке в глаза. - С гаком даже. И мне, мальчишке, на молочишко кое-что осталось. Просто ведь?

- Просто, - согласился Ленька.

- Завтра пойдем?

- Что ж... пойдем, - сказал Ленька. Его все еще тошнило. И на сердце было пусто, как будто оттуда вынули что-то хорошее, доброе, с таким трудом собранное и накопленное.

...На следующий день перед обедом он пришел на Горсткину улицу.

У дверей заведения стояла хорошо знакомая ему тележка. Одно колесо ее почему-то было опутано цепочкой, и на цепочке висел замок... В коридоре, на ящиках из-под пива, спал, подложив под голову руки и сладко похрапывая, Захар Иванович. На дверях хозяйского кабинета тоже висел замок. В укупорочной было тихо: машина молчала. Удивленный и даже слегка напуганный всем этим, Ленька приоткрыл дверь. Белокурая купорщица Вера сидела на табуретке у машины и читала какую-то сильно потрепанную книжку. Другие тоже сидели не работая.

- А-а, беглый каторжник явился! - радостным возгласом встретила Леньку разливальщица Галя.

Его окружили, стали тормошить, расспрашивать.

- А что случилось? Почему вы не габотаете? - спросил он, оглядываясь.

- А ничего не случилось. Так просто. Надоело. Решили отдохнуть.

- Нет, правда...

- Итальянская забастовка у нас, - объяснила Вера.

- Какая итальянская?

- А такая, что сидим каждый на своем месте и не работаем. А из-за кого забастовку подняли, знаешь?

- Из-за кого?

- Из-за тебя и подняли, разбойник ты этакий...

Ему рассказали, в чем дело. Оказывается, хозяин в течение почти двух месяцев вычитывал из зарплаты Захара Ивановича штраф за разбитые Ленькой бутылки... Старик терпел и молчал, считая, что он виноват - не уследил за порученным его попечению мальчишкой. Наконец одна из судомоек не выдержала и пожаловалась в профсоюз. Оттуда приехал инспектор, от хозяина потребовали, чтобы он заключил с рабочими коллективный договор. Краузе отказался. Тогда союз предложил работникам "Экспресса" объявить забастовку.

- Ведь вот сволочь какая! - не удержался Ленька. - А где он?

- Кто? Адольф Федорович-то? Да небось опять в союз побежал. Уж второй день не выходит оттуда, сидит, торгуется, как маклак на барахолке. А тебе зачем он? Соскучился, что ли?

- Дело есть, - сказал, покраснев, Ленька. - Я ему деньги принес.

В это время открылась дверь, и на пороге, потягиваясь и зевая, появился Захар Иванович.