Вадим Селин - Расписание свиданий

Вечером я пришла домой и увидела маму, сидящую на кухне. Она не держала в руках телефон и не болтала без умолку, как это было в последнее время.

— А что ты сегодня так рано? — увидев меня, спросила она. — Некого спасать?

— Мам, я уже не работаю спасателем, — вздохнула я.

— Как это? — удивилась мама.

— Вот так… Ушла я оттуда. Теперь в дельфинарии работаю помощницей дрессировщика.

— Ну надо же! А мне почему не сказала?

— Мешать не хотела. Ты была свадьбой занята. Круглыми сутками занята.

— Никакой свадьбы не будет, — заявила она. — Во всяком случае, пока что.

— Почему? — настала очередь удивляться мне.

Мама поморщилась, как если бы съела что‑то кислое.

— Да тут такая история… Прямо целый сериал.

— Расскажи. Интересно послушать.

— Помнишь, я тебе говорила о преступнике, сбежавшем из тюрьмы?

«О Васе, — подумала я. — Еще бы не помнила. Этот маньяк меня поцеловал, и из‑за него разрушилась моя дружба с Маратом».

— Помню. О маньяке. И что?

— Никакой он не маньяк, — махнула рукой мама.

— Откуда ты знаешь?

— Сейчас расскажу. В общем, Тома стала с полтергейстом всякие организационные вопросы по поводу свадьбы решать, в частности, каким образом они будут обмениваться кольцами, если полтергейст неосязаем? Вот тут‑то все и выяснилось.

— Что выяснилось? — вытягивала я из мамы по слову.

И вдруг по ее щеке покатилась слеза.

— Что он не полтергейст! — с отчаянием воскликнула мама. — Все насмарку! Все! «Дом с привидениями» насмарку!

— Объясни толком, я ничего не понимаю!

— Полтергейст — не полтергейст! В доме Тамары жил сбежавший из тюрьмы преступник, — пояснила мама. И деловито добавила: — Не маньяк, кстати. Его за какую‑то финансовую махинацию посадили. Это в преступной среде считается круто.

— Подожди, я ничего не понимаю… Как это может быть?

— Легко и просто. В доме Томы есть чердак. Один вход в него на улице, там лестница стоит, а второй — в доме. Так вот преступник пробрался на чердак со стороны улицы, а еду воровал и прочее через люк из дома…

— То есть получается, из тюрьмы сбежал преступник, и так вышло, что он решил обосноваться на чердаке теть Томы? — переваривала я новости.

— Да, так все и получается. Он влюбился в нее и сделал предложение. Дальше ты все знаешь.

— И что же теперь будет? — удивлялась я.

— Пока не знаю. Но то, что накрылся мой проект «Дом с привидениями», — это знаю точно. А спектакли разыгрывать я не буду. Не хочу людей обманывать. Вот такая, Полина, жизнь сложная. Понадеешься на полтергейста, а он сбежавшим преступником окажется. Тома говорит, мужчина симпатичный…

Мама еще что‑то рассказывала, но я ее не слушала, думала о своем: «Это что же получается? Вася — не маньяк? Значит, он не сбегал из тюрьмы и в том доме‑развалюхе он живет, а не скрывается?»

Признаться, мне стало немного легче от осознания того, что меня поцеловал обычный парень, а не маньяк. Ничего это, конечно, не меняет, но уж лучше просто парень, чем какой‑нибудь извращенец.

— А Марат? Как у него дела? — вдруг спросила мама.

Я тоскливо посмотрела на нее. За то время, что она была занята предсвадебными делами, она словно жила в другом мире. Не видела мои страдания, не замечала, что я не хожу на работу, ее полностью захватили другие мысли. Что поделать, мама такая. Может выпадать из реальности на неопределенный срок, а потом опять в нее включаться и удивляться, сколько всего нового произошло за время ее отсутствия.

Наверное, это и к лучшему, что я сама все пережила. Я даже Фулате в жилетку особенно не плакала. Просто замкнулась в себе, а вернее, в своей комнате, и все.

— Марат? Не знаю, — пожала я плечами и, чтобы не распространяться, сказала: — Он уехал.

— Как уехал? — встрепенулась мама. — Куда уехал?

— Домой. Каникулы же закончились.

— А со мной почему не попрощался?

Я задумалась, а потом ответила:

— Он спешил. Очень.

— Поня‑ятно, — недоуменно протянула мама. — Правда, не думала, что он даже не попрощается. А вы? Вы что решили? Как будете общаться?

— Пока еще не решили. В процессе, — ответила я и, чтобы разговор не набирал обороты, направилась в свою комнату. — Ма, я к себе.

— Хорошо. А я Томе позвоню. Узнаю, как у них с «полтергейстом» дела. Интересно, она сообщит милиции или он будет у нее тайно жить?

— Да, интересно.

Сама не знаю, почему не рассказала маме обо всем произошедшем. Вроде бы у нас с ней налаженные отношения, больше похожие не на общение матери и дочери, а подруг. Во мне точно что‑то изменилось, если я даже с мамой не хочу откровенничать.

На следующий день я проводила Фулату и ее друзей. Раньше я очень боялась этого момента, думала, что сильно расстроюсь, но ничего такого не было. Я обняла ее, сказала, что буду скучать и что жду ее в следующем году, и помогла занести вещи в купе.

Фулата не обиделась на мою отстраненность. Она знала все подробности наших отношений с Маратом — то, как они зародились и закончились, и поэтому понимала, что все мои эмоции были отданы переживаниям по поводу разлуки с катамаранщиком.

— Держись, Полина, — сказала Фулата, когда мы оказались с ней наедине в купе. Она положила пакет с едой на столик, застеленный фирменной железнодорожной салфеткой. На столике стояла вазочка с простенькими цветами и лежало несколько шоколадных батончиков, за которые, как выясняется, когда они уже съедены, нужно платить. Африканка обвела взглядом купе и вновь обратилась ко мне: — Время раны залечивает. Твою оно тоже обязательно вылечит. Время — это волшебная мазь для таких вот ран. Знаешь, я не верю, что у вас с Маратом все закончилось. Вы так подходили друг другу… Как это по‑русски будет? Меня не оставляет недосказанности чувство. Как‑то не так все должно было закончиться. И вообще ваша дружба не должна была заканчиваться!

— Но тем не менее закончилась. Я тебя очень прошу, не ищи его в городе и не проси что‑то сделать, ладно? Так будет только хуже. Мы снова поругаемся. А я не хочу. У меня другая жизнь началась, без него, — вздохнула я и со значением сказала: — Я теперь в дельфинарии…

Фулата посмотрела на меня пронзительным взглядом, который точно рентген показывал ей все мои скрытые мысли, и проговорила:

— Не идет тебе дельфинарий, Полина, не идет.

— Как это — «не идет»? — отозвалась я.

— Не твое это — рыбу морским котикам бросать. Не смотришься ты с этим занятием.

— А с каким смотрюсь?

— На вышке смотришься, — серьезно сказала моя темнокожая подруга. — С биноклем в руках. В костюме спасателя. Смотришься, когда как ветер мчишься спасать человека, в беду попавшего. А с ведром рыбы, которую в бассейн ты кидаешь, — не смотришься.

После этого признания некоторое время в купе висело молчание.