Эрих Кестнер - Эмиль и трое близнецов

Выпив капли, которые ей дал советник, она тут же убежала на кухню.

Все оказалось там в идеальном порядке. Клотильда просто глазам своим не верила.

Советник спросил ребят, произошли ли в их отсутствие какие-нибудь интересные события. Мальчики хотели было рассказать об острове с пальмой, но вспомнили совет капитана и смущенно покачали головами.

— Я так и думал, — сказал советник и улыбнулся. — Твоя мать, Тео, в ночь на среду вдруг очень разволновалась: ей показалось, что вам грозит какая-то опасность. Вот лишние доказательства того, что все эти предчувствия — сущая ерунда.

Сыщики переглянулись, но благоразумно промолчали. Вторник взял свою пижаму, зубную щетку, поблагодарил за гостеприимство и отправился в пансион к родителям.

Потом Профессор рассказал отцу про их неудачную попытку заставить мистера Байрона вернуться и про их план помощи Джекки.

— Знаешь, Джекки ночевал сегодня у нас на раскладушке. Сейчас он пошел в гости к Гансу. Если вы с мамой не против, он пока поживет у нас.

Господин Хаберланд не возражал.

— Вы хорошо воспользовались своей самостоятельностью, — сказал он. Хоть снова уезжай за границу.

Ребята, конечно, опять почувствовали себя неловко.

— Иногда взрослые все же нужны, — сказал Густав, как всегда, необдуманно.

Мальчики перепугались. Эмиль наступил Густаву на ногу. Густав охнул.

— Что с тобой? — спросил советник.

— Живот заболел, — сказал Густав.

Советник тут же принес желудочные капли, и, хотя Густав был здоров как бык, ему пришлось, ни слова не говоря, выпить лекарство.

Ребята ехидно улыбались.

— Если тебе не станет лучше, я дам тебе через десять минут еще двадцать капель.

— Нет, нет! — закричал Густав. — Я уже в полном порядке.

— Это замечательное средство. — Советник был доволен. — Оно действует безотказно.

…После обеда пришел капитан. Все еще сидели за столом. Поздоровавшись, он вынул свежую газету и сказал:

— Ну, ребята, вот это размах! Ради этого Джекки вы подняли на ноги чуть ли не все побережье. Кстати, где он?

— У вашего племянника, — ответил Эмиль.

Все сгрудились над газетой. Только Профессор не двинулся с места, хотя ему до смерти хотелось посмотреть, как выглядит его призыв.

Потом капитан показал объявление, где говорилось, что Эмиль и сыщики будут в течение недели выступать в кино после каждого сеанса и что весь сбор первого дня пойдет в пользу Джекки Байрона.

Пони была в восторге.

— Какое мне надеть платье? — спросила она взволнованно. — А может, позвонить, чтобы прислали из Берлина мое новое?

— Неужели это может доставить тебе удовольствие?! — изумленно воскликнул Густав.

— Какой ужас! — сказал Профессор. — Нас будут разглядывать, как колбасу на витрине.

— Ничего не поделаешь, — сказал Эмиль. — Есть ради чего страдать.

Пони встала.

— Ты куда? — спросила бабушка.

— Позвоню домой насчет платья.

— И не думай! Садись на место! — приказала бабушка.

Она сокрушенно покачала головой. — Как глупы женщины!

— Верно, — сказал Густав. — Она уже считает себя великой артисткой. Гретой Гарбо!

— Идиот! — буркнула Пони.

Он сделал вид, что не слышал, и сказал:

— Если бы я был девчонкой, я бы с горя ушел в монастырь.

— А если бы я была мальчишкой, — ответила Пони, — я бы дала тебе по шее.

…Капитан пошел в гостиницу, чтобы поговорить с Джекки. Но мальчика в гостинице не оказалось. Капитану сказали, что он на теннисном корте. Там капитан его и нашел. Джекки бегал и подбирал укатившиеся мячи. Увидев капитана, он радостно окликнул его:

— Привет, капитан!

— Привет, Джекки. Я хочу с тобой поговорить.

— К сожалению, сейчас никак не могу! — крикнул Джекки, кидая игроку два мяча и подымая три других, укатившихся с корта. — Я, как видите, работаю. Пятьдесят пфеннигов в час. Надо же зарабатывать на хлеб, верно? Я вообще не люблю болтаться без дела.

— Понятно, — сказал капитан. — Когда ты освободишься?

— Ровно через час, если меня не задержат.

— Тогда приходи ко мне ровно через час, если тебя не задержат.

— Есть, капитан! — крикнул Джекки и снова кинул игроку два мяча.

— Жду! — крикнул в ответ капитан и зашагал домой.

Бабушка, Эмиль и Пони отправились погулять в лес.

Пони отстала — она собирала цветы.

— Ты регулярно пишешь маме? — спросила бабушка Эмиля.

— Конечно. Она мне тоже пишет через день.

Они сели на траву. На ветке березы раскачивалась золотистая овсянка. По дорожке деловито расхаживала цапля.

— Я ей тоже написала. Из Копенгагена, — сказала бабушка, глядя на майского жука, который медленно расправил крылья и улетел. — Скажи, тебе нравится старшина Йешке, мой мальчик?

Эмиль испуганно поднял глаза.

— Разве ты об этом знаешь?

— Ты, может быть, недоволен, что моя дочь спрашивает моего совета, выходить ли ей снова замуж?

— Уже давно решено, что они поженятся.

— Ничего не решено, — возразила бабушка. — Ничего не решено.

Прибежала Пони, показала свой букет и крикнула:

— Я, кажется, хочу стать садовницей.

— Я согласна, я согласна, чтобы ты стала садовницей. На прошлой неделе ты хотела стать медсестрой. Две недели назад — фармацевтом. Продолжай в том же духе, продолжай в том же духе. Вот только если скажешь, что будешь пожарником, я тебе не поверю.

— Трудно найти себе профессию по душе, — сказала Пони. — Если бы у меня было много денег, я купила бы самолет и стала летчицей.

— А если бы у твоей бабушки были колеса, она была бы автобусом, сказала бабушка. — А теперь неси цветы домой и поставь их в воду. Иди, прекрасная садовница.

Пони не хотела уходить.

— Иди, иди, у нас с Эмилем серьезный разговор.

— Я обожаю серьезные разговоры, — сказала Пони.

Бабушка строго посмотрела на внучку. Пони пожала плечами, продекламировала: «Она исчезла, утопая в сиянии голубого дня» — и ушла. Эмиль довольно долго сидел молча. Все тише и тише звучала песня, которую напевала Пони. Наконец Эмиль спросил:

— Бабушка, а почему это еще не решено окончательно?

— Не знаю. Так тебе нравится этот старшина?

— Да. И у нас с ним приличные отношения. Я его зову Генрих, по имени. А главное, его любит мама.

— Что верно, то верно, — согласилась бабушка. — Но мне кажется, что именно это тебе и неприятно. Не спорь! Когда имеешь такого прекрасного, горячо любящего сына, муж не нужен. Ты, наверно, так считаешь?

— Да, пожалуй, — признался Эмиль. — Только ты это выразила очень грубо.

— Так и надо, мой мальчик, так и надо! Если один не хочет говорить, другому приходится преувеличивать.

— Я маме никогда в этом не признаюсь, — сказал Эмиль, — но я, честно говоря, представлял себе нашу жизнь иначе. Я думал, мы всегда будем вместе. Вдвоем. Но ведь она его любит, и это все решает. А я… Я ничем себя не выдам.