Эрих Кестнер - Эмиль и трое близнецов

— Ты уверен? — спросила бабушка. — А ты бы посмотрел как-нибудь в зеркало. Тот, кто приносит жертву, не должен сам иметь вид жертвы. Я близорукая старуха. Но, чтобы все прочесть на твоем лице, очки не нужны. В один прекрасный день твоя мать это тоже увидит. И тогда уже ничего не исправишь.

Бабушка порылась в своей сумке и вынула оттуда письмо и очки.

— Я прочту тебе одно место из ее письма. Хотя я, наверно, не должна этого делать. Но я хочу тебе показать, как плохо ты знаешь свою мать. Бабушка нацепила на нос очки и стала читать:

Йешке в самом деле очень милый, надежный и хороший. Я не встречала до него человека, за которого я могла бы выйти замуж, если вообще решиться на этот шаг. Дорогая мама, только тебе я могу признаться, что охотнее всего я осталась бы вдвоем с Эмилем. Йешке, конечно, об этом не подозревает и никогда этого не узнает. Но что мне делать? Со мной может в любой момент что-нибудь случиться. И что тогда будет с мальчиком? А вдруг я перестану зарабатывать? Мой доход и так уже заметно уменьшился. На рыночной площади открылась новая парикмахерская, и все торговки стали ходить туда, потому что жена парикмахера — их постоянная покупательница. Я должна подумать о будущем Эмиля. Это для меня самое важное в жизни. И я буду Йешке хорошей женой. Я это твердо решила. Он заслуживает доброго отношения. Но по-настоящему я люблю только моего единственного, моего дорогого мальчика.

Бабушка положила письмо на колени. Она долго смотрела в одну точку, потом медленно сняла очки.

Эмиль был бледен. Он стиснул зубы. Потом вдруг опустил голову и заплакал.

— Да, да, мой мальчик! Да, да, мой мальчик! Она замолчала и дала ему выплакаться. Спустя некоторое время она сказала:

— Ты любишь только ее, а она — только тебя. И оба вы, несмотря на такую большую любовь, не поняли друг друга и заставили друг друга страдать. Такое случается в жизни. Да, случается.

Сойка с криком пронеслась над верхушками деревьев.

Эмиль вытер глаза и посмотрел на бабушку.

— Я не знаю, что мне делать! Разве я могу допустить, чтобы она вышла замуж ради меня? Когда мы оба больше всего хотим жить вдвоем? Что же мне делать?

— Что тебе делать? Есть два пути, мой мальчик. Либо ты, вернувшись домой, попросишь ее не выходить замуж. Вы кинетесь друг другу в объятия, и с этим делом будет покончено раз и навсегда.

— Либо?

— Либо ты ей ни слова не скажешь! И до самой смерти будешь скрывать от нее свои чувства! И не будешь ходить с видом жертвы! Что выбрать, ты можешь решить только сам. Но я хочу тебе сказать лишь одно: ты становишься старше и твоя мать тоже становится старше. На словах это куда проще, чем на самом деле. Сумеешь ли ты уже через несколько лет зарабатывать достаточно, чтобы вы могли жить? И если даже сумеешь, то где? В Нойштадте? Нет, мой мальчик. Наступает день, когда приходится уезжать из дому. И даже если нужда не гонит, это все равно следует сделать! И тогда твоя мама останется дома одна. Без сына. Без мужа. Совсем одна. И еще вот что: через десять-двенадцать лет ты, наверное, сам женишься. Что будет тогда? Мать и молодая жена плохо уживаются под одной крышей. Я это хорошо знаю. Я это сама пережила. — У бабушки были такие глаза, что казалось, она глядит не в лес, а в прошлое. Если твоя мама выйдет замуж, каждый из вас принесет другому жертву. Но она никогда не узнает, что я тебе рассказала об ее жертве. И она также никогда не узнает, что и ты ей тоже принес жертву! Потому груз, который она берет на себя ради тебя, будет легче, чем тот, который ты несешь ради нее. Ты меня понял, мой мальчик?

Эмиль кивнул.

— Нелегко, — продолжала бабушка, — с благодарностью принять жертву, когда ты сам тайно приносишь еще большую жертву. Это поступок, о котором никто не узнает и который никто не оценит. Но придет день, когда он принесет твоей маме счастье. Вот единственная награда, которая тебя ждет. — Бабушка встала. — Поступай, как знаешь! Реши либо так, либо эдак. Но обдумай все как следует. Посиди здесь один.

Эмиль вскочил.

— Я пойду с тобой, бабушка! Я уже все решил. Я буду молчать.

Бабушка посмотрела ему в глаза.

— Поздравляю тебя, — сказала она. — Поздравляю тебя! Сегодня ты стал мужчиной. Ну, а тот, кто раньше других становится мужчиной, тот и дольше им остается. А ну-ка, помоги мне перешагнуть через канаву!

В пятницу сыщики провели объявленный сбор денег в пользу Джекки. Вторник и Профессор отвечали за пляж; и гавань, Густав — за купальни, Эмиль — за улицы городка, а Пони — за вокзал.

— Я так взволнована, — сказала она, — подумать только: сейчас по всему побережью ходят дети со списками и карандашами и собирают деньги для Джекки. Дайте мне тоже поскорее лист бумаги и карандаш. Я тоже хочу участвовать.

Когда в полдень ребята вернулись домой, чтобы подсчитать, сколько собрали, к ним на террасу влетела Клотильда. Она была вне себя.

— Разве можно стряпать, когда обрывают звонок! — кричала она. — Знаете, сколько раз сегодня трезвонили в дверь? Двадцать три раза! Приходят дети, спрашивают вас и суют деньги!

— Вот это да! — воскликнул Профессор.

— Для вас — да, а для обеда — нет. Молоко убежало, овощи переварились, телятина подгорела. Я нанималась готовить, а не деньги считать.

— Сегодня и подгоревшая телятина будет слаще меда! — сказал Густав.

Все еще ворча, Клотильда выгребла из кармана передника целую пригоршню монет и вывалила их на стол.

— Нате считайте: здесь три марки девяносто пфеннигов! Разводить бухгалтерию мне было некогда… Ой, картошка горит! — завопила она и умчалась на кухню, так и не сказав, что пятьдесят пфеннигов она прибавила от себя.

Дети высыпали все принесенные деньги тоже на стол и принялись их сортировать — медь к меди, серебро к серебру. Одинаковые монетки они складывали столбиком, а потом считали. Получилось сорок три марки. Проверили по спискам — все сошлось. А маленький Вторник прибавил к этой сумме бумажку в 20 марок и сказал, покраснев:

— Это от моего папы.

— Да здравствует большой Вторник! — закричали ребята.

Профессор сбегал в сад, отыскал отца, который возился с помидорами в теплице, и вернулся с десятью марками.

Потом они выпотрошили и свои карманы, выложили все, до последнего пфеннига, и успокоились только тогда, когда на столе лежало семьдесят пять марок. Они сияли от восторга.

Вторник вынул носовой платок, сгреб в него всю гору мелочи и завязал узлом.

— Ты что, собираешься фокус показать? — спросил Эмиль. — Деньги есть. Раз, два, три — денег нет, посмотри!

— Я их унесу, — сказал Вторник.

— Куда? — спросил Профессор.

— Пусть здесь лежат! — крикнула Пони.

— Не мешайте малышу. Есть один план. И на этот раз это моя идея, сказал Густав.