Валерий Медведев - Тридцать шесть и девять, или Мишкины и Валькины приключения в интересах всего человечества

С этими словами Мишка повалился на песок и стал изо всех сил переживать мою трусость и скупердяйство.

А я?.. Разве я мог перенести, чтобы Мишка принял меня за какого-то труса путешественника? Нет, я не мог этого перенести. Поэтому я встал и сказал.

— Хорошо, Мишка, — сказал я, — я согласен читать дым. Только давай не с помощью шашек, а с помощью папирос…

Я думал, что от папирос будет мало дыма, и поэтому Мишка не сможет узнать мои мысли.

— Никаких папирос? Только шашки! — заорал Мишка.

Как раз в это время из кустов неожиданно вышел мой папа. Он подозрительно осмотрел нас с ног до головы и спросил:

— Какие шашки?

— Ну, шашки! — сказал Мишка.

— Ах, шашки, — сказал папа. — Ну, шашки- это хорошо… — сказал папа, глядя на обложку Мишкиной книжки… И книжки-это хорошо… — добавил он. — И шахматы… тоже хорошо… а шашки у вас есть?

— Есть, — сказал Мишка, — в рюкзаке!

— Очень хорошо! — сказал папа. — Одним словом, мы уже уходим… дача пустая… я надеюсь… я надеюсь…

Я пошёл проводить наших до калитки, а когда вернулся обратно на берег, там уже всё было готово к чтению дыма.

Две шашки были уже извлечены из рюкзака и положены на землю недалеко друг от друга, рядом с кирпичами для сидения. Шашки оставалось только зажечь, что Мишка и сделал сразу же при моём появлении. Стоя на коленях спиной ко мне, он чиркнул спичкой, и тотчас же из-за его головы словно бы вылетела стайка чёрной мошкары. Мишка обернулся, посмотрел на меня и потер руки.

— Сейчас… — сказал Мишка. — Сейчас мы узнаем, чем ты дышишь…

Я присел с закрытыми глазами на кирпич и, чтобы Мишка не узнал, чем я "дышу", стал, как попугай, твердить: "Мне не жалко, что мы съели ботинки… мне не жалко, что мы съели ботинки…"

Дым лез мне в глаза, поэтому я продолжал жмуриться и морщить свой нос.

— Глаза открой! — закричал Мишка. — Дым читают с открытыми глазами!

Я открыл глаза и увидел, что из моей шашки идёт дым какого-то подозрительного чёрного цвета. При одном виде этого дыма я первый раз за всё время перестал думать о своих ботинках.

"Ой, ой, ой, — подумал я, — какой-то уж больно страшный дым… как бы пожара не было…" И ещё я подумал, что сейчас Мишка как посмотрит на мой дым, как прочитает его и как, вероятно, заорёт:

"Что я вижу? Из шашки идёт обыкновенный дым, а этот неврастеник думает о пожаре! Трус! Ничтожная личность! И этого слабака я ещё хотел взять с собой в путешествие!.."

Но вместо этого Мишка почему-то закричал совсем другое.

— Слушай! — закричал Мишка. — А почему это у тебя такой жидкий дым?

Я посмотрел в первый раз на Мишкин дым. Действительно, по сравнению с Мишкиным дымом мой дым представлял жалкое зрелище. Из Мишкиной шашки дым валил, как из пароходной трубы, а из моей поднимался какой-то жалкой струйкой.

— Э-э-э-э! — закричал Мишка. — Да ты, наверное, ни о чём не думаешь!

— Как это не думаю? — закричал я. — Я думаю!..

— А почему же у тебя такой жидкий дым? — не унимался Мишка.

Я хотел сказать, что, вероятно, какие мысли у человека в голове, такой у него и дым, но удержался и только раскашлялся, потому что дым продолжал лезть мне в глаза, в нос и в рот.

— Придётся тебе ещё одну шашечку добавить! — сказал Мишка, тоже кашляя.

С этими словами он достал из рюкзака ещё пару шашек и запалил их. Одну шашку Мишка оставил себе, другую подставил мне под самый нос и стал её раздувать. Из второй шашки повалил не только дым, но и полетели искры. При виде искр мысли о пожаре вспыхнули в моей голове с новой силой, и я стал думать о том, что будет, если дача и вправду загорится. Всё, наверное, сгорит. И даже бабушкин железный сундук, в который папа с Наташкой сложили всю кожаную обувь. И Мишкины ботинки, кстати, сгорят: они ведь в сундуке, а сундук в даче… И ещё я подумал, что если Мишка сейчас прочитает мои мысли, то это даже будет не так уж плохо. В конце концов, пусть лучше погорю я со своими мыслями, чем дача со всем нашим имуществом.

— Мишка, — сказал я, кашляя, — ну ты хоть одну мою мысль различил в дыму?

— Нет ещё, — ответил Мишка, тоже чихая и кашляя.

"Что же делать? — подумал я. — Пока Мишка сумеет различить мои мысли, пройдёт, может быть, час, а может быть, и больше, а дым идёт всё гуще, и искры летят вовсю, и в воздухе уже запахло чем-то палёным…"

А Мишка шепчет:

— Сейчас узнаем, о чём он думает! Я уже, чтобы помочь Мишке, начинаю шёпотом вслух мыслить.

— Я, — говорю, — думаю о том, Мишка, как бы пожара не было.

А Мишка и не слушает мой шёпот. Он мне сам орёт:

— Сидишь неправильно! Далеко от дыма сидишь! Так, конечно, никакие мысли не прочтёшь! Далеко!.. И так дышать нечем.

— Надо в самом дыму сидеть! — кричит Мишка. — Чтобы мысли дымом пропитались, а дым — мыслями. Вот как надо!..

С этими словами Мишка сунул запросто свою голову прямо в дым, подержал немного и вытащил обратно. Белое Мишкино лицо после этого сразу же превратилось в негатив. А по щекам его побежали слезы. Затаив дыхание я повторил Мишкин манёвр и тоже тихо про себя разревелся.

— Так, — сказал Мишка, плача, — теперь глотни его! Глотни!

Я глотнул. Мне уже было всё все равно, лишь бы Мишка скорее прочитал мои мысли про пожар.

— Так, — сказал Мишка, чихая, кашляя и плача. — Теперь другое дело! Теперь гораздо лучше!

Не знаю, может быть, Мишке стало и лучше, но, когда я сунул голову в дым и потом ещё глотнул его, мне сразу стало гораздо хуже. Я тоже зачихал и закашлял, а по щекам у меня потекли "тройные слезы". (Одни из-за того, что дым ел глаза, другие оттого, что мне стало жалко нашу дачу, а третьи потому, что Мишка и после глотания дыма не прочитал ни одной моей мысли.) А дым над нами стоял уже, как над морской эскадрой, и спину уже почему-то пекло. Я хотел обернуться, посмотреть на дачу, а сам боюсь: вдруг она действительно горит?

А Мишка всё бормочет:

— Сейчас узнаем, о чём он думает!.. "Узнаем! Узнаем!" А сам всё опять не узнаёт. Тогда я не выдержал и просто заорал.

— Не знаю, — кричу, — о чём ты. Мишка, думаешь, но я лично думаю о том, что дача наша уже горит и нам с тобой, Мишка, надо не дым читать, а тушить пожар!

А Мишка кричит:

— Что ты мне про свои мысли кричишь! Ты мне про мои мысли кричи! А я кричу:

— Свои мысли ты и сам знаешь! А мои не можешь прочитать! Не можешь! А Мишка кричит:

— А я почему не могу их прочитать? Потому что мой дым перепутался с твоим, и я не могу отличить свои мысли от твоих!

А я кричу:

— Мои мысли о том, что надо звонить по 01! А все остальные, — кричу, — это твои, Мишка, мысли!

И тут, вместо того чтобы сказать мне спасибо за помощь, Мишка вдруг как рассердится на меня.

— Некоторые типы говорят слова, чтобы скрыть свои мысли, но эти штучки у них не пройдут! Нас не собьёшь!

К этому моменту я уже так наглотался дыма, я почувствовал себя так неважно, и так мне вдруг стало всё равно, что подумает обо мне Мишка, что я перестал помогать ему читать мои мысли. Я быстро обернулся, смотрю сквозь дым — все окна на- шей дачи такие, как будто в комнатах кто-то проявляет пластинки при красном свете. Тут уж я просто завопил: