Димитр Гулев - Большая игра

Может быть, друг почувствовал его волнение?

— Покрасили его, — пожал плечами Крум.

Значит, он всегда посматривал на здание райсовета. Конечно, в такие минуты в памяти сразу возникал дедушка. Крум отчетливо представлял, как дед выходит из здания, неспешно шагает домой, энергично, уверенно и в то же время плавно, — говорят, у Крума походка точно такая.

Было приятно, что райсовет отремонтировали. Старый дом стал строгим и красивым, не похожим на другие дома на проспекте, единственным в своем роде.

— Надо как-нибудь зайти туда посмотреть, — небрежно заметил Крум.

— Сходим! — улыбнулся Яни.

Мальчики двигались справа, по краю тротуара, но теперь уже не было необходимости пересекать улицу. Свернули в первую прямую улочку и, не слезая с велосипедов, оказались в школьном дворе.

Велосипедистов здесь было немного. Любителей летних роликовых коньков и того меньше, только изредка слышалось длинное «жжжи» — и снова все замирало. Было еще рано, вернее, Крум и Яни пришли слишком рано — вторая смена в школе еще не кончилась, а кому охота играть под строгими взглядами учителей, поглядывающих в распахнутые настежь окна? Шумная ватага в школьном дворе под этими взглядами невольно чувствует себя скованно.

Яни взглянул на часы. Поднял глаза к крайнему левому классу на втором этаже — там училась Здравка.

До конца последнего урока оставалось не больше пяти-шести минут.

— Подождем?

— Подождем, — согласился Крум. — Но знаешь, ее тут один провожает. И она так гордится этим! Говорит, никто ей больше не нужен. А этот Паскал — шут гороховый, да и только! Скоро сам увидишь.

— Я его видел. И никакой он не шут гороховый и не француз. И голова у него варит.

— Брат у него тоже не дурак, — осторожно заметил Крум.

Мальчики прислонили велосипеды к забору и уселись на низкую каменную стенку, словно специально устроенную для отдыха, — здесь хорошо посидеть: перед тобой двор, школа, а уроки кончились и можно не волноваться, что вызовут к доске, да и вообще в класс идти не надо.

— Знаю я его брата. — Яни сердито вздернул голову, и в глубине его темных глаз что-то сверкнуло. — Давно уж отслужил в армии, а еще не устроился на работу. И не учится нигде, знай слоняется без дела.

Крум искоса посмотрел на приятеля.

Стало быть, Яни тоже видел Лину с братом Паскала — не мог не видеть. Наверно, это он и имел в виду?

…- Потому и Паскал такой, — закончил Яни.

— Какой? — поймал его на слове Крум.

Крум впервые осознал, что именно с появлением на пустыре Паскала, а потом Лины в обществе его рослого брата что-то в нем самом изменилось. Никто этой перемены не замечал, только он сам, но чувствовал ее теперь везде и всегда.

Круму вдруг подумалось: как раз сейчас Андро пробует спой тромбон — надувает щеки, тонкие губы сведены от напряжения. А Спас с Иванчо гоняют мяч. Небось опять выломали в заборе доску-другую. Отец Иванчо пока на работе, а вот завидят его — и ходу! Евлоги, конечно, спешит сейчас в магазин — помогает больной матери. Надо отдать ему должное: он успевает купить нужное за невероятно короткое время. Никто лучше Евлоги не знает магазины и продавцов во всем районе, он просто летает по улицам, быстрый и неутомимый. Мальчики порой даже злились на него: дома им всем кололи глаза этим Евлоги, вечно ставили его в пример. А вот Дими в это время… Кстати, который сейчас час? Крум посмотрел на свои часы. Да, Дими уже целый час в спортивном бассейне. Тренеры заметили его год назад. «Симчо, — говорили они отцу Дими, — твой парень плавает, как угорь. Какой он гибкий да ладный! Пусть приходит к нам, подучим парня!» Дими не раз рассказывал приятелям, как все это было. И теперь каждый день у Дими долгие тренировки, дорожка за дорожкой. Кожа его просто пропиталась водой, а лицо изо дня в день становилось тоньше, обглоданное усталостью от тысяч метров, которые он проплыл за год тренировок. К областным соревнованиям его не допустили: приберегали к республиканским. Дими был уже в хорошей форме, как говорили тренеры, и под с шитой на вырост одеждой угадывалось сильное, неутомимое, мускулистое тело.

У всех свои заботы, обязанности.

«Все заняты! — подумал Крум. — И на пустыре появятся, только когда освободятся».

Да, одноклассники — его верные и преданные друзья. Конечно! Но самым верным среди них, самым дорогим, выбранным среди всех сердцем, а не умом, не глазами, был, конечно, Яни. Да, грек Яни, родившийся здесь, в Болгарии, но помнящий родину своих предков — Элладу. Яни никогда не скажет «Греция», всегда «Эллада».

Летели годы, но каждый раз, когда хотелось кому-то довериться, понять, оценить новых людей, Крум прислушивался прежде всего к голосу собственного сердца.

И сейчас он понял, что спрашивает не Яни, а себя самого. Что же это заставило его задуматься? Паскал? Этот пацаненок, эта малявка? Или его брат Чаво? Или сразу вдруг повзрослевшая Лина? А может, возникшее ощущение, что выросли они с ребятами из недавних детских игр и проказ? Или заботливо выглаженный пионерский галстук друга, который тот носил, не снимая?

Сейчас… Что это значит — сейчас? В отличие, скажем, от вчера, когда отец был участником бригадирского движения, или от того, еще более далекого времени, когда дедушка каждый день ходил в райсовет? Или еще более далеких времен?

Изменилось ли что-нибудь? И что именно?

Строятся новые здания, Крум помнит: вместе с Яни, Иванчо, Спасом, Андро, Евлоги, Дими, вместе со всем классом они однажды чуть не свалились в глубокий котлован строящегося вокзала. Удивленно смотрели они на взрытый грунт, спорили, где раньше стоял тот или иной дом, фантазировали, каким будет этот новый вокзал, как протянутся тут туннели, переходы и железнодорожные линии. Здание выросло прямо на глазах! Разъехались в разные стороны строители, и снова зазвенели трамваи, зашипели битком набитые троллейбусы, разноцветными жуками помчались легковушки, исчезая в подземных туннелях. Все пошло своим чередом, торопливо и озабоченно двигался поток людей и автомобилей, только теперь в новом, бетонно-асфальтовом русле.

Что-то уходило, менялось, но что?

«А может быть, мы сами! — размышлял Крум. — Растем, меняемся, становимся другими, вот и классный руководитель сказала: „Как вы изменились с прошлого года!“. Да нет, я все такой же! — Крум дотронулся до груди, лица. — Конечно, такой же! И Здравка, и Яни, и ребята, только бабушка стала еще меньше ростом!»

Яни заметил невольное движение друга. Пригладил галстук на груди. Темные глаза мальчика мягко засветились, в их блестящей глубине словно отразился медленно уходящий день. Ровно и протяжно зазвенел школьный звонок, и сразу все ожило: и школа, и двор. Из классов хлынул радостный, ни с чем не сравнимый гвалт, сразу поглотивший все другие звуки. Так бывает только после звонка с последнего урока. И тотчас из широкой входной двери высыпала стайка девочек в школьной форме с белыми воротничками и синими чавдарскими галстуками. Казалось, они давно стояли за дверью и только и ждали, чтобы прозвенел звонок. Классы и коридоры заполнял тот же радостный гвалт, и из дверей кучками выбегали школьницы.