Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»

— Саша! Медведев! — негромко сказала Каштанова. — Опять контакты налаживаешь? Такой коммуникабельный человек.

— Кому… Чего?

— Никому и ничего. Общительный слишком, говорю. Пиши сам!

Рядом с Сашей сидел Миша Логинов, кандидат на медаль — наверно, о нем так с первого класса говорили. Большой, медлительный, с модной прической где у них в Электрозаводске так стригут? Наверно, в Москву, на Арбат ездил, полдня в очереди сидел. Михаил удобно устроился у окна, писал неторопливо. Если его оторвать от дела, он спокойно вступит в разговор, потом так же спокойно продолжит работу. Елена Васильевна называла его «лорд-толкователь»: любое слово объяснит, да так неожиданно, по-своему! Отец — строитель, монтажник, мать на заводе работает, станочница, а сын? Как развит, как держится, какие точные, неторопливые, изящные движения… Весь класс перебери — почти у всех родители на заводе, только у Гали Полетаевой мама в парикмахерской работает да у Ларисы Аракеловой отец инженер, в КБ. А то все — электрики, да слесари, да литейщики, да сталевары, да типографские рабочие. Вон Костя Костромин: отец-ремонтник, в неостывшие печи первым идет. Ночью к подъезду Костроминых машину подгоняют, и сам начальник цеха просит выручить.

Наутро об этом все Семь ветров знают: Костромин-старший очень гордится, что сам начальник цеха… «А Костя не хвастун, нет, — подумала Каштанова. — Может быть, потому, что о его подвигах лучше не распространяться, он это понимает».

Костя поднял голову, Каштанова посмотрела в веселые его глаза и пожалела, что нельзя ей с Костей о муже своем посоветоваться. Он дал бы дельный совет! Но тут ее взгляд упал на Романа Багаева, и она подумала, что надо ему помочь. Неграмотен… А деловой человек! Любое дельце провернет, что хочешь достанет. Спекулирует, наверно? Иначе откуда такие деньги?

Ну вот, пожалуйста: перед тетрадкой красуется сторублевая бумажка. Ну-ка, старая педагогика, что ты посоветуешь в таких случаях делать? Встречалась ли ты с учеником, у которого сторублевая бумажка д л я игры положена, для того, чтобы посмотреть на реакцию Елены Васильевны?

— Что это. Роман? — спросила Елена Васильевна, попрежнему не спуская глаз с Фокина, чтобы потом не ругать себя за минутную оплошность.

— Так, мелочишка, — лениво сказал Роман.

— Убери.

Роман свернул ассигнацию и уголком засунул в верхний карман пиджака. Елена Васильевна посмотрела в его тетрадь.

— Какая это согласная, глухая или звонкая?

— Звонкая… Нет, глухая…

Елена Васильевна могла бы сказать Роману, что это правило во втором классе изучают, но она давно научилась не попрекать учеников незнанием и потому терпеливо сказала:

— Глухая. Запомни: «Степка, хочешь щей? Фу!» — девять глухих согласных. Запомнишь?

— Степка, хочешь щей?

— Фу-у! — отозвался Фокин со своего председательского места, и Елена Васильевна поспешила напомнить:

— Володя! Фокин! Я здесь! Я с тобой!

— Спасибо, — сказал Фокин. — Вы настоящий товарищ, Елена Васильевна.

Ладно, пусть дерзит. Если бы только дерзость, еще ничего бы. Другая беда с Фокиным — злой он. Почти каждый день кто-нибудь от него плачет. А в художественной школе учится, и, говорят, там он первый. Но зол! Или, может быть, злость нужна художнику? Может, что-то зреет в этом Фокине, пробивается?

— Разрешите сдавать? — учтиво спросил Фокин.

Каштанова посмотрела на часы.

— Написал?

— Разумеется.

— И проверил? — Елене Васильевне от души хотелось, чтобы в этом состязании победителем вышел Фокин. От нее не убудет, за свой авторитет она не боялась, потому что никогда не думала о нем. Но Фокин… Пусть будет его верх!

Некоторые люди оттого и злы, что ни в чем не могут добиться верха.

— Хорошо проверил?

— Разумеется. — Фокин смотрел прямо в глаза. Учителей оторопь брала от этой его привычки хладнокровно смотреть в глаза старшим.

Елена Васильевна взяла тетрадь и открыла ее. Фокин бесстрастно следил за ней. Класс — Каштанова спиной почувствовала — насторожился. Елена Васильевна приготовилась к худшему.

Так и есть! Слово в слово из учебника, и запятые все на месте, потому что и запятые из учебника.

Елена Васильевна на мгновение испугалась, как при встрече с мистикой. Потерла лоб.

— Как же так, Фокин… Я же глаз с тебя не сводила… Я же весь урок…

— А я вам говорю, что я никогда не списываю. У меня зрительная память, — холодно сказал Фокин и, не спрашивая разрешения, пошел на свое место.

— С этого дня, — бросила тетрадку Елена Васильевна, — с этого дня и до конца школы хоть на стол учебник клади, мне все равно!

— Степка, хочешь щей? — повернулся Фокин к классу, и класс, конечно, тут же и предал свою учительницу, весело и беззлобно.

— Фу-у-у! — дружно ответили Фокину.

— Вот именно, — отомстила Каштанова. — Вот это вы и есть: глухие и согласные. Фу! — И сама же и улыбнулась, почувствовав, как хорошо жить в окружении неусталых людей. И поскольку ее все время не отпускала мысль о назначении Алеши, она вдруг подумала, что, если бы он видел ребят ее глазами, он наверняка согласился бы, и тут же, почти неожиданно для себя самой, пригласила весь девятый класс — ну, кто хочет, ребята! — к себе домой.

Костя Костромин весело прищурил глаз:

— Военный совет?

А разве скроешься от них? Всё они знают, что в школе происходит.

Ребят к Каштановым пришло много, человек пятнадцать. Они сразу заполнили обе комнаты и кухню. Елена Васильевна подвела «морячка» Пашу Медведева к проигрывателю, показала пластинки, и вот в доме на полную мощь гремела музыка, и все танцевали, сидели по углам парами или вертелись вокруг Алексея Алексеевича — с ним любили разговаривать.

— Взрослый только рот откроет, — говорил Костя Костромин, — а я уже знаю, дело он собирается говорить или не дело. Если дело — то пожалуйста, а если не дело, то…

— Так ведь и все люди так, Костя, — улыбнулся Каштанов. — И все люди различают дело и не дело и относятся соответственно.

Галя Полетаева, танцуя с донжуаном Сашей Медведевым, спрашивала: зачем же их все-таки позвали сюда?

— Чтобы мы сегодня могли с тобой потанцевать, — со значением отвечал Саша и наклонял голову так, чтобы кудри его касались Галиной щеки. — Ты очень красивая… И лицо у тебя такое…

— Какое?

— Продолговатое, — только и смог придумать Саша. — Ты, наверно, очень страстная!

Вот нахал!

— Ну что ты за человек, Саш? Правильно про тебя Елена Васильевна говорит: Дон-Жуан!

Но Саша, довольный произведенным эффектом, стал уверять Галю, что он не врет, что он всегда говорит только правду, что он давно заметил, какие у Гали глаза, и что в доказательство своей искренности он готов землю есть, — с этими словами Саша схватил с окна горшочек с цветком и отколупнул щепотку земли.