Понсон Террайль - Цикл романов Молодость короля Генриха

Пибрак уловил этот испуганный взгляд и сказал:

– Не бойтесь ничего, милейший Лашеней! Стоит только вам быть благоразумным, и вам ничего не грозит. Мы пришли, чтобы покончить утренний разговор.

– Но ведь я все сказал! – упрямо ответил Лашеней.

– О, нет, милый мой Лашеней, вы сказали далеко не все! – возразил Пибрак.- Вы не сказали, например, что у вас в доме имеется потайной ящик, в котором хранятся очень интересные документы.

– Вот этот, например! – прибавил Генрих Наваррский, расстегивая камзол и доставая шифрованную бумагу.

– Какие странные значки! – сказал Лашеней, выдерживая принятую на себя роль.

– Да, милый мой, они очень странны, и вы должны удовлетворить наше любопытство, объяснив, что здесь написано! – сказал Пибрак.

– Но откуда же мне знать это?

– Полно притворяться!

– Я не знаю, что здесь написано, и поэтому не могу ничего объяснить вам! – упрямо повторил верный клеврет лотарингских принцев.

– В таком случае придется пустить в ход решительные средства! – сказал Генрих Наваррский.- Ну-ка, милейший Пибрак, воткните свой факел в землю и помогите мне приподнять этого молодца.

– Что вы хотите сделать со мной? – тревожно спросил Лашевей.

– Мы хотим дать вам поближе полюбоваться той самой ублиеттой, о которой я говорил вам сегодня утром! – ответил Пибрак и, подхватив вместе с Генрихом под мышки старика, посадил его у самого края каменной дыры, в глубине которой слышался мрачный рокот Сены.- Ну-с,- сказал он затем,- у вас только пять минут срока, милый мой господин Лашеней.

– На что?

– На то, чтобы прочесть поскорее этот документ.

– Я не знаю этого шифра.

– Да полно вам!

– Или – вернее – я не хочу открывать вам его тайну!

– Ну, так вам придется расстаться с жизнью.

– Значит, вы убийцы?

– Нет, мы просто очень любопытные люди! – насмешливо ответил Генрих Наваррский.

Глаза Лашенея налились кровью, на губах показалась пена. Кинув злобный взгляд на Генриха, он сказал:

– Ну, так убейте меня, я же ничего не скажу вам!

– Это ваше последнее слово? – крикнул Пибрак, теряя терпение.

– Нет, мое последнее слово будет вот что: "Да здравствует герцог Гиз. Смерть наваррскому королю!" – и, выкрикнув с дикой энергией эти слова, Лашеней сам бросился в ублиетту.

Генрих и Пибрак вскрикнули и с изумлением переглянулись.

– Вот таковы-то они все, слуги герцога Гиза! – сказал Генрих, когда прошла минута первого изумленья.- Что же нам теперь делать и как объяснить королю исчезновение Лашенея?

– Ну, это-то совсем простое дело,- сказал Пибрак.- Мои швейцарцы преданы мне и скорее сложат головы на плахе, чем выдадут то, что я прикажу им скрыть в тайне. Часовые по моему приказанию промолчат о нашем посещении темницы Лашенея, и дело получит такой вид, что он с отчаяния сам бросился в ублиетту. Гораздо важнее решить сейчас же, что делать, если король потребует нас к себе завтра утром.

– Ну вот еще! Это меня тоже нисколько не затрудняет. Я скажу ему, что, увидав письмо королевы Маргариты, бросился в погоню за нею и вернулся в Лувр, ничего не достигнув, умирающим от усталости, голода и жажды.

– Ну а бумаги?

– С ними надо подождать, Пибрак. В данный момент королевы-матери еще нет в Лувре, и гнев короля Карла направится в пустое пространство. Вы ведь знаете, что король легко вспыхивает и легко остывает. Мы должны приберечь эти бумаги до более благоприятного времени. Ну, а теперь до свидания, милейший Пибрак, я умираю от усталости.

Генрих ушел к себе, а Пибрак тщательно запер опустевшую камеру, отдал необходимые распоряжения часовому и тоже ушел в свои комнаты. Но, в то время как Генрих Наваррский спал крепчайшим сном, забыв о всех своих горестях, Пибрак нетерпеливо ворочался с боку на бок, одолеваемый тревожными мыслями. Он успокоился только под самое утро. Однако едва он стал засыпать, как в дверь постучались, и вошедший паж позвал его к королю.

– Здравствуйте, Пибрак,- сумрачно встретил его Карл, когда капитан гвардии вошел в королевскую спальню,- знаешь ли, ведь я глаз не сомкнул всю ночь! Я думал, что моя бедная мать, быть может, томится теперь узницей лотарингских принцев, а мы-то пользуемся здесь всеми удобствами. Поэтому я решил, что если королеву Екатерину похитил действительно герцог Гиз с целью получить крепость Дьелуар, то бог с нею, с этой крепостью!

"О, изменчивый монарх!" – подумал Пибрак.

Между тем король продолжал:

– Вообще, какое это бесчестье для моего царствования, что у меня во дворце незаметно похищают родную мать, а я… Король не договорил и мрачно задумался.

– Но ведь это бесчестье легко смыть, ваше величество,ответил Пибрак,- стоит только объявить войну лотарингским принцам…

– Это невозможно! – ответил король.- Ведь у меня нет других союзников, кроме них. Я окружен гугенотами, еретиками, а лотарднгские принцы – твердая опора католицизма. Неужели мне собственноручно разрушить эту опору? Кстати, что ты сделал с этим… как его… ну, словом, агентом герцога Гиза, которого ты вчера приводил ко мне?

– С Лашенеем? Согласно приказанию вашего величества я запер его в При-Дье.

– Ну, так его надо отпустить… Распорядись сейчас же, и, кстати, пошли ко мне наваррского короля.

Пибрак отправился к Генриху и, разбудив его, сказал:

– Государь, все-таки напрасно вы не скрылись в Наварру. Король только что объяснил мне, что лотарингские принцы – его вернейшие союзники и опора католицизма. Теперь король зовет вас к себе и, судя по всему, хочет говорить с вами о своей ненависти к еретикам-гугенотам!

Генрих поспешно оделся и отправился в королевские апартаменты. В тот момент, когда он входил в переднюю, другая дверь тоже открылась, и через нее в прихожую вошел человек, которого Генрих никак не ожидал встретить здесь. Это был Рене Флорентинец, покрытый пылью и кровью.

Мы уже знаем, каким присутствием духа, находчивостью и способностью к притворству обладал Генрих Наваррский, а потому не будем удивляться, если увидев Рене, наваррский король с удивлением воскликнул:

– Боже мой, господин Рене, в каком вы виде!

Если Генрих не ожидал встретить здесь Рене, то и Рене не ожидал встретить Генриха; более того, присутствие наваррского короля в прихожей короля Карла казалось ему совершенно необъяснимым, странным, невозможным после всего того, что только произошло. Поэтому он с трудом смог выговорить:

– Как?.. Вы здесь, ваше величество?

– Где же мне быть, как не здесь? – флегматично ответил Генрих.

– Но… я не знаю…- пролепетал Флорентинец, теряясь все больше в догадках.

– Да и вообще с вами что-то неладное! – продолжал Генрих.Вы говорите несуразные вещи, а про вид и говорить нечего.