Понсон Террайль - Цикл романов Молодость короля Генриха

Действительно, бой под Лувром становился все жарче, и мало-помалу старая кровь Маликана загорелась. Ему вспомнилось бурное прошлое, вспомнились прежние бои. Nн внезапно повернулся, убежал к себе наверх и вернулся, вооруженный аркебузом и парой пистолетов.

– Куда это ты снарядился? – спросил Генрих.

– В бой!

– А, так ты собираешься драться? Но с кем? Этот вопрос смутил Маликана.

– Уж не собираешься ли ты идти в атаку на Лувр?

– О, нет!

– Значит, ты хочешь защищать дворец?

– Гм… Пожалуй…

– К несчастью, для этого надо туда пробраться, что в данный момент весьма затруднительно. Но, если ты непременно хочешь принять участие в деле, ступай со мною!

– А куда вы меня поведете?

– На первое время в очень тихое место. Видишь ли, я вспомнил, что сегодня у меня назначено любопытное свиданье…

– И вы хотите…

– Я нахожу, что чрезвычайно приятно нежно впиваться поцелуем в губы любимой женщины, в то время как на улице свистят пули и льется кровь!

– Он все прежний! – пробормотал Маликан.

– Ну, так пойдем! В сущности говоря, дела французского короля меня нисколько не касаются.

– Но в таком случае, государь, к чему вы замешались в эту историю?

– Видишь ли, добрый мой Маликан, я подумал, что в один прекрасный момент я могу очутиться в Лувре… полновластным хозяином…

– Ну, так что же?

– А то, что мне тогда будет очень полезно знать, как парижане строят баррикады… Словом, пойдем!

– Да куда именно мы пойдем?

– К кондитеру Жоделю – тому самому, куда меня перевезли, когда кузен Гиз пробуравил меня шпагой! – и Генрих потащил Маликана из кабачка.

Читатели, наверное, помнят, что кондитер Жодель был вдов, в чем он был не без вины: ведь преданность Жоделя Маргарите Французской проистекала с той поры жизни Жоделя, когда в припадке гнева кондитер убил свою сварливую жену, был осужден за это на смертную казнь, но помилован по ходатайству принцессы. Горький опыт прошлого отбил у Жоделя охоту жениться вторично, и он мирно зажил вместе с единственной дочерью Одлеттой, которая была очень хороша собою и на славу водила папеньку за нос.

Одлетта была предназначена отцом старшему приказчику, человеку очень дельному и честному, но на редкость некрасивому. Она не говорила ни "да", ни "нет", но в душе твердо решила, что приказчик не получит ее. Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы он стал впоследствии ее мужем: деловитость Барнабе (так звали приказчика) могла обеспечить ей богатую и довольную жизнь. Но она твердо решила, что ее любовь будет принадлежать лишь избраннику ее сердца, а такой имелся у нее еще с детства.

Она была десятилетней девочкой, когда к ним в дом принесли тяжелораненого, полумертвого дворянина. Одлетта видела, как две красавицы – Сарра Лорьо и принцесса Lаргарита, как она узнала потом,- убивались у изголовья раненого. Это задело воображение девочки, и она выросла в мечтах о любви этого самого дворянина.

Впоследствии им пришлось не раз видеться. Хотя Жодель строго держался полного нейтралитета в политических и религиозных распрях и потому не был особенно склонен давать у себя в доме приют Генриху Наваррскому, приезжавшему всегда под большой тайной и для каких-то очень таинственных дел, но Одлетта быстро останавливала одним взглядом недовольное ворчанье отца, и дверь Жоделя была во всякое время открыта для Генриха. Конечно, последний не упустил случая отблагодарить хорошенькую девушку по-своему; таким образом, мечты Одлетты получили полное осуществление.

– Как ты думаешь, Ноэ,- насмешливо спросил Генрих,- если беарнцы восстанут против меня и осадят мой дворец в По, придет ли французский король ко мне на помощь?

– Не думаю!

– Ну, так… подождем! Я подумаю! – и Генрих продолжал смотреть на сражение.

Ноэ, Маликан и хорошенькая Одлетта обступили на крыше Генриха, который сказал им:

– А парижане-то – прирожденные воины. Посмотрите только на портных и сапожников, которые дерутся словно заправские ландскнехты! А эта баррикада! Как она остроумно выстроена и как удачно расположена против главных ворот у Лувра!

– Государь,- сказал Ноэ,- видите вы там всадника? Да? Это герцог Гиз!

– Ах уж этот мне милый кузен Анри! – сказал наваррский король.- Ему ужасно хочется еще до вечера забраться в Лувр!

Когда Генрих подошел к лавке Жоделя, дверь оказалась запертой, так как кондитер опасался, что шальные пули, то и дело залетавшие на улицу, могут перебить его банки со всяким добром. Генрих постучал. Одлетта открыла ему дверь и радостно сказала:

– Ах, государь, мы с вашими друзьями ужасно тревожились за вас!

– Милая крошка! – ласково сказал Генрих, любовно потрепав девушку по щеке.- Скажи, где Ноэ?

– Он бегает по всему городу, разыскивая вас.

– А другие?

– Другие тоже.

Тогда Генрих обратился к Маликану:

– Твой племянничек неисправим! Я ему категорически приказал ждать меня здесь! Ну-с, милочка,- обратился он затем к Одлетте,- скажи мне, можно ли выбраться на крышу вашего дома?

– О, да, через чердак!

– Ну, так проводи меня!

Одлетта пошла вперед, Генрих и Маликан последовали за нею. Она довела их до чердака и указала на лестницу, по которой можно было выбраться на крышу; туда влез сначала Генрих, а потом Маликан.

С крыши отлично было видно площадь Сен-Жермен- л'Оксеруа и Лувр. С обеих сторон бой шел весьма жаркий; мятежники раздобыли две кулеврины и втащили их на баррикаду; защитники Лувра отвечали на выстрелы с неменьшей энергией.

– Сегодня они еще продержатся,- пробормотал Генрих.

– И король вернется в Лувр,- сказал Маликан.

– Как знать! – ответил Генрих.

– Эй, государь,- крикнула снизу Одлетта, оставшаяся у подножия лестницы,- а вот и господин де Ноэ!

– Наконец-то! – буркнул Генрих.

На крышу вышел Ноэ, за ним – Одлетта.

– Я уже думал, что вас убили! – сказал Амори.

– Такова уж твоя привычка,- смеясь ответил Генрих,- стоит тебе потерять меня из вида, как ты начинаешь строить самые мрачные предположения. Ну-с, раз ты шнырял по городу, не узнал ли ты чего-нибудь новенького?

– Узнал, что герцогу Гизу удалось убежать из Лувра! Генрих подавил возглас гнева.

– И узнал также,- продолжал Ноэ,- что королю не вернуться в Лувр, если мы не вмешаемся в это дело!

– Но мы помешаем ему в этом, государь?

– Гм… гм… Что значат каких-нибудь пять-шесть сотен гасконцев, рассеянных по Парижу?

– Они стоят больше, чем восемь тысяч королевских швейцарцев!

– Согласен, но… раз король не хочет моей помощи…

– Ему нужно помочь против его воли. Разве он не брат королевы Маргариты? Кроме того, если герцогу удастся проникнуть в Лувр, он станет королем.

– На сутки – не больше! Но я уж вижу, что у тебя просто руки зудят! Ладно, ступай за гасконцами!