Лев Кассиль - Ход белой королевы

- Он одержимый! - быстро и зло проговорила Алиса.- Он способен загнать человека на тренировках. Чего ему еще надо? Я опять сегодня пришла первой, а ему все мало. Уперся в свой проклятый секундомер!

- Да ведь секундомер-то показал, что вы не вышли из тридцати девяти, как обещали.

- Ну, уложилась почти в сорок. Тоже неплохо. Другие еще хуже. Не могу я ради его тренерского честолюбия превратиться в машину какую-то, от всего отказаться. Просто надоело! Нет, правда, Кар, вы должны меня понять. Я так больше не могу. Из-за каждой рюмки случайной - драма; за покером лишний часок ночью посидишь - утром выговор, распеканция; папироску заметил - у-у! Мировой скандал... Он меня прямо истерзал этим режимом. Говорят, что я люблю легкую добычу. Ну неправда, сами видели - выкладываюсь вся, без остатка. Все на карту! Когда финиш проскочу, так уж не могу на ногах держаться, "последняя из-не-моге", как сам Чудинов шутит. Когда я на лыжне иду к финишу, для меня нет ничего больше в жизни, ну, а уж в жизни-то, извините, у меня не только одна лыжня, могу себе позволить и другие радости. Понятно вам это?

- Но, по мнению Чудинова, накопить-то вам в себе того, что требуется выложить, надо гораздо больше. Вы идете без запаса, только, на пределе, держась на технике и на самолюбии. А спорт, как я понимаю,- это прежде всего здоровье, сила. Вы же все растрачиваете впустую, не соблюдая режима, и не тренируетесь, в расчете на счастье, па везение ваше.

- Ну ладно,- прервала меня Алиса. Она уже пришла в себя и, подняв свой остренький подбородочек, передернула плечами под накинутой изящной шубкой.Хватит. Мне все это, как говорится, в грамзаписи слышать уже не так интересно. Извините, я все это слышала из первоисточника и, если захочу,- услышу еще десять раз.

- Нет, Алиса, в том-то и дело, что больше уже не услышите.

Неподалеку от грелки-раздевалки лыжной станции я нагнал двух девушек, которые медленно брели, вскинув на плечи связанные лыжи. На девушках были одинаковые лыжные костюмы с лучистыми эмблемами "Маяка" на рукавах. У обеих были понурые спины побежденных. У одной был номер "7", а у другой, более рослой,- "15". Я узнал в рослой лыжнице Наталью Скуратову, а под номером "7" в стартовом списке значилась Мария Богданова, землячка Скуратовой, лыжница из того же зимогор-ского "Маяка". Девушки медленно шли прямо по снегу, не разбирая дороги и негромко переговариваясь. Я слегка задержал шаг. Маленькая Маша Богданова причитала своей уральской скороговорочкой:

- Опозорились мы, Наталья, с тобой на всю Москву. Кое смех, кое плач...Она всхлипнула.

Спутница недовольно повела высоким плечом, поправляя лежащие на нем лыжи.

- Брось, Маша! Москва-то, однако, слезам не вери-ит.- Голос у нее был глубокий, грудной, а говор тоже уральский, притокивающий, быстрый и с неожиданными вопросительными интонациями там, где привычнее было бы слышать утверждение: "Москва-то слезам не вери-ит?"

- Да, тебе хорошо,- сказала подруга.- Ты хоть с дистанции сбилась, какое-никакое оправдание есть, и пришла во второй десятке, а я...- Она только рукой махнула.

- А ты какая?

- Двадцать девятая.

- Ну ничего, Машуха, за тобой еще тридцатая осталась.

- Ты уж всегда утешишь! Интересно знать, что бы ты тридцатой сказала?

- Я бы сказала: "Ну вот, хорошо, для ровного счета и вы".

Обе невесело и коротко рассмеялись.

- Ох, оплошали мы с тобой, Наташа! - убивалась маленькая лыжница.- Как же теперь в Зимогорске покажемся? Засмеют.

- Ну и пусть, если кому смешно покажется.- Скуратова сердито тряхнула прядкой, вылезшей из-под шапочки.- А я предупреждаю, однако: больше меня ни на какие соревнования калачом не сманишь. Все. Я с этим покончила, понятно-о?

Ух, как накатисто, по-уральски прозвучало у нее это последнее "о"! Маленькая вскинула на нее испуганные глаза:

- Ты что, Наталья? А как же зимний праздник? Гонки-то на руднике! Ты же у нас в городе первое место держишь. Команду подвести хочешь, да?

- Хватит с меня! - И Скуратова перебросила лыжи на другое плечо.- Я с лыжни сошла навсегда. Решила, и конец. Кажется, знаешь мой характер?

Маленькая закивала совершенно сокрушенно:

- Знаю. Характер ваш, скуратовский, самый окаянный. Лешманы!

И они скрылись за дверью раздевалки.

ГЛАВА 3

Зимогорцы - старые и малые

Удивительно быстро разрастался Зимогорск! Еще перед войной не было и города такого на карте. Только на детальных десятиверстках помечен был старый зимогорский рудник, где промышляли старатели. Но оказалось, что зимогорская руда наделена ценнейшими качествами. И, когда в великом переселении промышленности на восток, сюда, за Уральский хребет, в первые годы войны перебирались большие южные заводы, очень кстати и в самую пору пришлась зимогорская руда. Правда, для того чтобы годна она была в дело и утолила нужды перекочевавших сюда предприятий, требовалось обогащать ее - из горы поступала она не той кондиции, которая требовалась промышленности. И выросла возле рудника на склоне той же горы, только пониже, и в сроки, сперва даже ошеломившие местных несколько медлительных, к таким темпам не привычных жителей, большая обогатительная фабрика. Там руда отсортировывалась, подвергалась концентрации, в отсадку, а все лишнее, ненужное шло в отвал. А вокруг фабрики стал стремительно расти, раскидываясь по крутым взгорьям, пробиваясь сквозь лес, новый город.

Мне не раз приходилось бывать в Зимогорске. Сперва жизнь тут была нагой, как схема, которая давала лишь самые первичные очертания возникавшему городу. Улицы размечались в густом сосновом бору, который подступал к самому руднику. Часто они назывались уже улицами, но это были еще просеки, так же как поляны в лесу несколько преждевременно именовались площадями. И зачинавшаяся в городе жизнь вся была наружу... Везде были видны каркасы будущих зданий, еще не обросшие кирпичной кладкой, или деревянные остовы, пока еще не зашитые тесом; трубы водопровода шли по открытым траншеям, воду разбирали прямо на улицах у колонок. Тут же, на улицах, дымились временные очаги, сушилось стираное белье перед легкими бараками или землянками. Казалась вывернутой прямо на улицу и вся торговля - магазинов еще не было, торговали с открытых лотков или в палатках. Даже лампочки, которыми теперь освещался строившийся город, были лишены колпаков и горели прямо на столбах каким-то зябким, голым, неуютным светом. Дома отстояли далеко друг от друга. Между ними напирала густая зелень не желавшего отступать леса. Город только начинал врастать в него.

Но когда я попал в Зимогорск всего лишь через год, жизнь здесь уже прочно обосновалась, все вокруг стремительно обстраивалось, крылось, огораживалось, вбиралось вовнутрь. Товары лежали уже не на лотках, а за витринами магазинов,вода вошла в дома, трубы скрылись под землей, земля оделась дощатыми или кирпичными тротуарами. Лампочки на уличных столбах горели уже в колпаках, а белье сушилось на балконах или во дворах, которые сомкнули дома в один уличный порядок и превратили проходивший возле рудника большой тракт в обстроенную с обеих сторон городскую магистраль.