Лев Кассиль - Кондуит и Швамбрания (Книга 1, Кондуит)

"НА БАРРИКАДАХ"

Я стоял на парте и ораторствовал. Из-за печки, с "Сахалина", поднялись двое; лабазник Балдин и сын пристава Лизарский. Они всегда держались парой и напоминали пароход с баржей. Впереди широкий, загребающий на ходу руками, низенький Лизарский, за ним, как на буксире, длинный черный Балдин. Лизарский подошел к парте и взял меня за шиворот. - Ты что тут звонишь? - сказал он и замахнулся. Степка Гавря, по прозвищу Атлантида, подошел к Лизарскому и отпихнул его плечом: - А ты что лезешь? Монархыст... - Твое какое дело? Балда, дай ему! Балдин безучастно грыз семечки. Кто-то сзади в восторге запел: Пароход баржу везет, Батюшки! Баржа семечки грызет, Матушки! Балдин ткнул плечом в грудь Степку. Произошел обычный негромкий разговор: - А ну, не зарывайсь! - Я не зарываюсь. - Ты легче на повороте. - А ну!.. Наверно, от искр, полетевших из глаз Балдина, вспыхнула драка. В классе нашлись еще "монархисты", и через секунду дрались все. Лишь крик дежурного "Франзель идет!" - заставил противников разойтись по партам. Было объявлено перемирие до большой перемены,

БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА

Дивный был день. Оттепель. На обсыхающих тротуарах мальчишки уже играли в бабки. И на солнце, как раз против гимназии, чесалась о забор громадная пестрая свинья. Черные пятна расплылись по ней, как чернильные кляксы по белой промокашке. Мы высыпали во двор. Солнца - пропасть. А городовых - ни одного. - Кто против царя - сюда! - закричал Степка Гавря. - Эй, монархисты! Сколько вас сушеных на фунт идет? - А кто за царя - дуй к нам! Бей голоштанников! Это завизжал Лизарский. И сейчас же замелькали снежки. Началось настоящее сражение. Вскоре мне влепили в глаз таким крепким снежком, что у меня закружилась голова и в глазах заполыхали зеленые и фиолетовые молнии... Но мы уже побеждали. "Монархистов" прижали к воротам. - Сдавайтесь! - кричали мы им. Однако они ухитрились вырваться на улицу. Увлекшись, мы вылетели за ними и попали в засаду. Дело в том, что неподалеку от гимназии помещалось ВНУ - Высшее начальное училище. С "внучками" мы издавна воевали. Они дразнили нас "сизяками" и били при каждом удобном случае. (Надо сказать, что в долгу мы не оставались.) И вот наши "монархисты", изменники, передались на сторону "внучков", которые не знали, из-за чего идет драка, и вместе с ними накинулись на нас. - Бей сизяков! Гони голубей! - засвистела эта орава, и нас "взяли в работу". - Стой! - вдруг закричал Степка Атлантида. - Стой! Все остановились. Степка влез на сугроб, провалился, снова выкарабкался и снял фуражку. - Ребята, - сказал он, - хватит драться. Повозились - и ладно. Ведь теперь будет... как это, Лелька... тождество?.. Нет... равенство! Всем гуртом, ребята. И войны не будет. Лафа! Мы теперь вместе... Он помолчал немного, не зная, что сказать. Потом спрыгнул с сугроба и решительно подошел к одному из "внучков". - Давай пять с плюсом! - сказал он и крепко пожал школьнику руку. - Ура! - закричал я неожиданно для себя и сам испугался. Но все закричали "ура" и захохотали. Мы смешались со школьниками. В это время сердито зазвонил звонок,

ЛАТИНСКОЕ ОКОНЧАНИЕ РЕВОЛЮЦИИ

- Тараканиус плывет! - закричал дежурный и кинулся за парту. Открылась дверь. Гулко встал класс. Из пустоты коридора, внося с собой его тишину, вошел учитель латыни. Сухой и желчный, он зашел на кафедру и закрутил торчком свои тонкие тараканьи усы. Золотое пенсне, пришпорив переносицу, прогалопировало по классу. Взгляд его остановился на моей распухшей скуле. - Это что за украшение? Тонкий палец уперся в меня. Я встал. Безнадежно-унылым голосом ответил: - Ушибся, Вениамин Витальевич. Упал. - Упал? Тзк-тэк -с... Бедняжка. Ну-ка, господин революционер, маршируй сюда. Тэк-с! Кррасота! Полюбуйтесь, господа!.. Ну, что сегодня у нас задано? Я стоял, вытянувшись, перед кафедрой. Я молчал. Тараканиус забарабанил пальцами по пюпитру. Я молчал тоскливо и отчаянно. - Тэк-с, - сказал Тараканиус. - Не знаешь. Некогда было. Революцию делал. Садись. Единица. Дай дневник. Класс возмущенно зашептался. Ручка, клюнув чернила, взвилась, как ястреб, над кафедрой, высмотрела сверху в журнале мою фамилию и... В клетку, как синицу, За четверть в этот год Большую единицу Поставил педагог. На "Сахалине", за печкой, они, "монархисты", злорадно хихикнули. Это было уже невыносимо; Я громко засопел. Класс демонстративно задвигал ногами. Костяшки пальцев стукнули по крышке кафедры. - Тихо! Эт-то что такое? Опять в кондуит захотелось? Распустились! Стало тихо. И тогда я упрямо и сквозь слезы сказал: - А все-таки царя свергнули...

"РОМАНОВ НИКОЛАЙ, ВОН ИЗ КЛАССА!"

Последним уроком в этот день было природоведение. Преподавал его наш самый любимый учитель - веселый длинноусый Никита Павлович Камышов. На его уроках было интересно и весело. Никита Павлович бодро вошел в класс, махнул нам рукой, чтобы мы сели, и, улыбнувшись, сказал: - Вот, голуби мои, дело-то какое. А? Революция! Здорово! Мы обрадовались и зашумели:

- Расскажите нам про это... про царя! - Цыц, голуби! - поднял палец Никита Павлович. - Цыц! Хотя и революция, а тишина должна быть прежде всего. Да-с. А затем, хотя мы с вами и изучаем сейчас однокопытных, однако о царе говорить преждевременно. Степка Атлантида поднял руку. Все замерли, ожидая шалости. - Чего тебе, Гав-ря? - спросил учитель. - В классе курят, Никита Павлович. - С каких порты это ябедой стал? - удивился Никита Павлович. - Кто смеет курить в классе? - Царь, - спокойно и нагло заявил Степка. - Кто, кто? - Царь курит. Николай Второй. И действительно. В классе висел портрет царя. Кто-то, очевидно Степка, сделал во рту царя дырку и вставил туда зажженную папироску. Царь курил. Мы все расхохотались. Никита Павлович тоже. Вдруг он стал серьезен необычайно и поднял руку. Мы стихли. - Романов Николай, - воскликнул торжественно учитель, - вон из класса! Царя выставили за дверь.

СТЕПКА-АГИТАТОР

Двор женской гимназии был отделен от нашего двора высоким забором. В заборе были щели. Сквозь них на переменах передавались записочки гимназисткам. Учителя строго следили за тем, чтобы никто не подходил близко к забору. Но ото мало помогало. Общение между дворами поддерживалось из года в год. Однажды расшалившиеся старшеклассники поймали меня на перемене, раскачали и перекинули через забор на женский двор. Девочки окружили меня, готового расплакаться от смущения, и затормошили. Через три минуты начальница гимназии торжественно вводила меня за руку в нашу учительскую. Вид у меня был несколько живописный, как у Кости Гончара, городского дурачка, который любил нацеплять на себя всякую всячину. Из кармана у меня торчали цветы. Губы были в шоколаде. За хлястик засунута яркая бумажка от шоколада "Гала-Петер". В герб вставлено голубиное перышко. На груди болтался бумажный чертик. Одна штанина была кокетливо обвязана внизу розовой лентой с бантиком. Вся гимназия, даже учителя и те чуть не лопнули от смеха. С тех пор я боялся близко подходить к забору. Поэтому, когда ребята выбрали меня делегатом на женский двор, я вспомнил "Гала-Петер", начальницу, розовый бантик и отказался. - Зря! - сказал Степка Атлантида. - Зря! Ты вроде у нас самый подходящий для девчонок; вежливый! Ну ладно. Я схожу. Мне что? Надо ж и им все раскумекать. И Степка полез через забор. Мы прильнули к щелям. Гимназистки бегали по двору, играли в латки, визжали и звонко хохотали. Степка спрыгнул с забора. "Ай!" - вскрикнули девочки, на минуту остановились" а потом, как цыплята на зов клушки, сбежались к забору и окружили Степку. Степка отдал честь и представился. - Атлантида Степан, - сказал он, на минуту отрывая руку от козырька, чтобы утереть нос, - можно и Гавря. А лучше зовите Степкой. - Через забор лазает, - степенно поджала губы маленькая гимназисточка, по прозвищу Лисичка. - Фулиган! - Не фулиган, а выборный, - обиделся Степка. - Что? Еще за царя небось? Эх вы, темнота! И Степан, набрав воздуху, разразился речью, ста-рательно подбирая вежливые слова: - Девчонки... то есть девочки! Вчера сделалась революция, и царя поперли, то есть спихнули. Мы даже "Боже, царя храни..." на молитве не пели и все за революцию, то есть за свободу. Мы хотим директора тоже свергнуть... Вы как, за свободу или нет? - А как это - свобода? - спросила Лисичка. - Это - без царя, без директора, к стенке не ставить и выборных своих выбирать, чтобы были главные, которых слушаться. В общем, лафа, то есть я хотел сказать - здорово! И на Брешке можно будет шляться, то есть гулять. - Я, кажется, за свободу... - задумчиво протянула Лисичка. - А вы как, девочки? Гимназистки теперь все были "за свободу".