Евгений Коковин - Гарнизон маленькой крепости

- Ого-онь!

В ту же секунду вздрогнули на столах пулемёты и забились оглушительной тяжёлой дробью.

Это было совсем неожиданно для немцев. Их бег мгновенно прекратился. Они падали вперёд на землю ничком, и невозможно было определить, кто падал от пуль и кто от страха. Через две-три секунды гитлеровцы снова выросли над полем. Такие же скрюченные, они бежали, но уже не к ДОТ-у, а назад. А пулемёты все били и били, срезая с поля бегущих. Пулемётные ленты, дрожа и прыгая, гнали в приёмники патроны. И люди у амбразур и щелей словно срослись со своим оружием.

У пулемётов работали Любов и Синицын. Анисимов, Горяев и Сибирко стреляли из винтовок.

- Стой! - скомандовал Усов.

Всё сразу умолкло. Комендант откинул голову, обтёр лоб и снова прильнул к щели.

За несколько напряжённых минут боя солдаты в первый раз взглянули друг на друга. Все молчали, ожидая слов командира.

- Хорошо! - сказал Усов.

- Добро! - повторил Любов.

Эта слова подействовали ободряюще и успокоительно. Сразу всё происшедшее показалось обычным и легко понимаемым.

- Приготовиться!

Гарнизон ожидал новой атаки. Но немцы, скрывшись в лесу, больше не показывались.

Рассветало. Свежий утренний ветер разогнал облака, и осеннее скупое солнце заглянуло в щель с восточной стороны. Серый дым низко стлался над полем.

5

В левом каземате у станкового пулемёта сидели двое - Горяев и Альянцев. Альянцев прибыл в отделение вместе с двумя сапёрами. Это было несколько дней назад, когда пулемётчики во главе с Усовым заступили на боевую вахту в укреплении.

Вдалеке, справа и слева, были слышны частые хлопки выстрелов и треск пулемётных очередей. Иногда тяжело ухали орудия. Горяев поминутно привставал на колено и смотрел через щель на чёрную полосу лесной опушки.

- Почему они не атакуют? - спрашивал Альянцев тихо.

Горяев не отвечал. Он сам удивлялся тому, что после второй атаки немцы успокоились. Может быть, они что-нибудь замышляют? Он подозревал, что и Альянцев думает об этом и тревожится. Пожалуй, Альянцев даже боится. Он сидит, втянув голову в плечи, и о чём-то думает.

Известие об окружении вначале тяжело подействовало на Горяева. Сознание сдавили невидимые клещи, и он думал - всё пропало. Но твёрдый голос сержанта Усова, спокойствие Любова, прежняя деловитость Анисимова - всё это ободрило его. Горяев признался себе, что они смелее и мужественнее его.

И, стыдясь перед этими людьми, он отгонял страх, старался говорить твёрже и спокойнее, так же, как они.

- Они могут разрушить ДОТ из орудий... - полувопросительно и в то же время полуутверждающе сказал Альянцев.

- Бросьте хныкать, - ответил Горяев.

- Почему наши не прорвутся к нам?

- Будет время - прорвутся.

- Они могут опоздать, - уныло проговорил Альянцев.

На этот раз Горяев искренне возмутился. Он понял, что Альянцев боится только за себя. Хотелось ответить этому человеку обидным словом, назвать его трусом, но Горяев сдержался и только сказал словами коменданта:

- Мы будем держаться!

Он вдруг поверил, что он может быть таким же, как Усов и Любов. Мы - это звучало сильно и придавало уверенность.

В каземат заглянул Сибирко и моментально исчез. Остались слова его песенки

Тогда всему ДОТ-у сквозь дым улыбались

Её голубые глаза

- Поёт, - с раздражением произнёс Альянцев и ещё больше съёжился.

Горяев улыбнулся. Раньше весёлость Сибирко ему тоже часто казалась неуместной. Но теперь он увидел, что связист всегда таков. Сибирко любил музыку. Он с первого раза улавливал мотивы, готов был часами просиживать у радиоприёмника и слушать концерты со всего света. У него была особенность: он по-своему неожиданно переделывал тексты песен и арий. Сейчас Сибирко пел, а два часа назад сосредоточенно и сердито стрелял из своей винтовки.

- Приготовиться! - послышалась команда Усова.

- Немцы! - сказал Ершов, пробегая около каземата.

- Опять... - встревоженно и со страхом прошептал Альянцев.

А Горяеву уже совсем не было страшно. Он хотел показать коменданту, что может быть мужественным. Он хотел, чтобы его сейчас видели мать и Леля. Они будут гордиться им.

- Не стрелять, - скомандовал Усов.

Горяев посмотрел в щель. Двое немцев осторожно пробирались к ДОТ-у между заграждениями, неся белые флажки.

- Убирайтесь ко всем дьяволам! - закричал Усов. - Стрелять буду!

- Русс, сдавайсь! - кричал немец, видимо, офицер. - Вы будете гуляйт, сдавайсь!

- Зато вы больше не будете гулять, если не уберётесь отсюда, - ответил Усов.

- Может быть, они ничего не сделают... - пробормотал Альянцев.

- Молчать! - закричал комендант.

- Уходите отсюда! - со злостью отрезал Горяев, сжимая ручку затыльника пулемёта. - Вы трус, вы боитесь! Стыдно, - добавил шёпотом.

- Русс, сдавайсь! - кричал немец. - Мы дадим, русс, жизнь!

Слова гитлеровца подействовали на Усова, как оскорбление.

- Считаю до трёх... раз... два...

Немцы, должно быть, неплохо понимали русский счёт. Они начали пятиться, потом быстро пошли, затем побежали.

- Три... - засмеялся комендант и скомандовал:

- Огонь!

6

Кто стрелял из станкового пулемёта, тот знает: это оружие недоступно для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулемётчик. Кто попадал под огонь пулемёта, тот чувствовал его силу. А у гарнизона маленькой крепости патронов было достаточно, и пулемётчики твёрдо держали рукоятки затыльников.

При каждой попытке немцев приблизиться к ДОТ-у станковые пулемёты посылали на них через амбразуры губительные очереди свинца. И фашисты падали с перекошенными лицами - одни от злобы и чувства бессилия, другие - от предсмертных судорог. Одни поспешно уползали, другие оставались лежать навсегда. И снова над полем поднимались редкие кустарники, перебитые ветви которых теребил усталый и беспутный ветер.

Станковый пулемёт! Мы смотрим на пригнувшееся массивное тело пулемёта и вспоминаем Анку-пулемётчицу из Чапаевской дивизии. Мы помним разгром интервентов, посягнувших на молодую Советскую республику. Проносятся взмыленные горячие кони, запряжённые в тачанку. И из-за колеса, привстав на четвереньки, выглядывает вздрагивающий, серый от копоти, пулемёт. Замаскированный, словно обросший зеленью, он расчищал путь для наступающих стрелков у сопки Заозёрной. Покрытый белилами, пулемёт был незаметен в снегах Финляндии...

Сержант Усов тоже помнил Финляндию в марте тысяча девятьсот сорокового года. Земля и лес, маскировочный халат и станковый пулемёт - всё имело один сливающийся белый цвет. Тогда предметы потеряли свои очертания и издали были невидимы. Станковый пулемёт Усова хлестал длинными очередями по кронам деревьев, сбивая на землю обильный снег и злых белофинских "кукушек".