Александр Кононов - Зори над городом (Повесть о верном сердце - 3)

Иванов внимательно поглядел на него и медленно улыбнулся: по этой улыбке видно было: Лещова он "раскусил".

- Что ж, действительно по-военному - все ясно, - сказал он. Давайте-ка к делу: будем называть людей. Я предлагаю Тулочкина - от рабочих. Погоди, товарищ Тулочкин, ты еще скажешь о себе. Если ты и проморгал кое-что, надо же помнить, какие это были дни горячие! А во-вторых, теперь-то зато ты уж будешь в оба смотреть. Разве не так? Погоди, ты потом про себя скажешь. Теперь надо еще военного человека. Я предлагаю вон того товарища, - он кивнул головой на огромного солдата, стоявшего у порога. - Как ваша фамилия?

- Севастьянов, - испуганно ответил солдат. - Я в грамоте плохо разбираюсь.

- А в винтовке?

- Этому научили.

- От интеллигенции предлагаю товарища Гулькевича, - крикнул ушедший снова за пальму Лещов.

- Надо записывать, - сказал Иванов. - Есть еще кандидаты? Тулочкин, дай карандаш.

- А без карандаша будто так и не запомнишь? Со своей стороны, я назову студента Шумова, вон он там сидит!

Гриша растерялся от неожиданности и встал с места.

- Вы товарищ Шумов? - спросил его Иванов.

Гриша молча кивнул головой.

- Может, конечно, показаться, что кукушка хвалит петуха и тому подобное... - кисло усмехаясь, сказал Гулькевич, - но я счел бы целесообразным от военных ввести в тройку товарища... Лещова. Правильно я назвал вашу фамилию?

- Правильно! - радостно гаркнул Лещов из-за пальмы.

"Надо немедленно встать и заявить", - подумал Шумов. А что он может заявить о Евлампии Лещове? О своем отце он сам сказал... А о нем самом что можно сказать? Что он не нравится Григорию Шумову?

Называли еще какие-то имена, Гриша слушал и тут же пропускал мимо ушей - никого из названных он не знал.

- Есть еще кандидаты? - спросил Иванов. - Ну, тогда проголосуем, тем более уже вечер, ждать-то нам больше никак нельзя.

Результаты голосования показались Грише непонятными.

Гулькевич и Лещов получили только по два голоса каждый. Избранными оказались Тулочкин, Севастьянов и Шумов.

Выходя с собрания, Гриша услышал, как Гулькевич вполголоса говорил кому-то:

- Вы заметили, как здесь большевики незаметно захватили все в свои руки? А ведь тут их было человек пять, не больше... Я считаю, что, помимо всякой там идеологии, большевик, как тип, всегда отличается изумительным нахальством... Это основная черта...

- Ну, поработаем? - догнал Гришу Тулочкин. - Я, брат, теперь битый, за меня двух небитых дадут.

- Таких, как я? - засмеялся Шумов.

- А ты разве небитый? Ну, еще побьют!

Так, перекидываясь незатейливыми дружелюбными шутками, они вышли на черный, безлюдный, с незажженными фонарями Средний проспект.

- Знаешь, товарищ Тулочкин, - сказал Гриша, - многое меня на этом собрании поразило. Откуда явились туда такие, как Гулькевич или Лещов? Лещова я знаю: пройдоха.

- Это-то, брат, лишний раз и доказывает, что революция победила... Вот они и явились. Боятся, как бы не опоздать.

- Странно... В революции как будто должны участвовать лучшие.

- Они и участвуют. А, кроме лучших, выползают из своих щелей и такие, как Гулькевич или как его... Лещов. Это мелкота, шушера. А есть и покрупней. Слыхал про Временное правительство? Ну как же, завтра об этом в газетах будет. Глава правительства - князь Львов. Значит, эти-то, покрупней которые, они не опоздали.

43

К студенту, имя которого история не сохранила, подошел у решетки Таврического сада перемерзший человек с поднятым меховым воротником, с уныло висящим под озябшим носом седым усом (другой-то ус еще торчал почему-то кверху, с нелепой для данного случая лихостью) и пролепетал, не попадая зуб на зуб:

- Арестуйте меня, господин студент. Я - Протопопов.

Через полчаса он уже сидел в тепле, в надежной безопасности в думском, так называемом министерском, павильоне (туда наспех сажали арестованных царских министров), а в нескольких шагах от него, в одной из комнат Таврического дворца, шло заседание: составлялся при участии его же коллег по партии* список членов Временного правительства.

_______________

* Протопопов был членом партии октябристов.

На следующий день список был опубликован: председатель - Львов, военный министр - Гучков, министр иностранных дел - Милюков, юстиции Керенский...

Именно в этот час - так склонен был думать петербургский обыватель свершилось крушение старого строя: Протопопов - под стражей, могущественный корпус жандармов обезглавлен, полиция обезврежена, незыблемая, казалось, стена рухнула! Первая в мире бескровная революция победила.

В действительности не в тот час совершилась победа революции, которую испуганно-восторженные зрители событий окрестили бескровной.

Еще не был убран с мостовой труп безымянной женщины в поношенном пальто и ситцевой юбке; еще лежал навзничь на углу Невского расстрелянный из пулемета старик; только еще было доставлено в морг тело погибшего от шальной пули студента Хлебцевича, - революция уже победила: солдаты отказались стрелять в народ. Именно в ту минуту пала стена, про которую много лет назад юный студент Казанского университета Владимир Ульянов сказал:

"Стена, да гнилая, ткни - и развалится".

Нужны были долгие годы подпольной борьбы, бесчисленные жертвы, расстрел рабочих на Лене, гибель лучших сынов народа на виселицах и каторге, нужны были книги, рожденные человеческим гением, очищающая гроза 1905 года и, наконец, бессмысленная бойня, в которой больше двух лет истекали кровью и наполнялись ненавистью многомиллионные армии русских солдат, - все это нужно было для того, чтобы произошло событие, для которого думские златоусты и резвые газетчики не пожалели красного словца - "бескровная" революция.

Со страниц "Биржевых ведомостей", "Речи", "Газеты-Копейки", "Дня" словно пасхальный благовест лился во славу долгожданной свободы.

На глазах у Григория Шумова дородный барин в хорьковой шубе расцеловался со стареньким извозчиком и поздравил его с праздником.

Все это имело неуловимое, но, вероятно, близкое отношение к появлению в "Пятерке" Евлампия Лещова, к ликованию Дулькина, который вернувшегося из тюрьмы Гришу встретил на пороге возгласом:

- Дождались-таки светлого дня, Григорий Иваныч!

На пиджаке Дулькина красовался огромный - чуть не во всю грудь - бант из алого шелка...

А тут еще подошел на улице к Шумову незнакомый старик с розовыми, как у младенца, щеками, с бобровым воротником на добротном пальто и сказал просительно:

- Не соблаговолите ли вы пояснить мне некоторые... э-э... вопросы. Ну вот - об Учредительном собрании. И вообще. Я, знаете, так далек был ото всего... Моя квартира вот в этом доме, рядом. Ради бога! Не заглянете ли? На одну лишь минутку. Погреетесь немножко...

Может быть, именно потому, что это был старик - правда, очень благополучный, розовый, - Шумов согласился.