Михаил Коршунов - Последняя охота

Он снял с себя толстый свитер и натянул на Ичу.

В свитере она и приехала домой. А дома они оба выпили водки, потому что оба промерзли.

Это было тоже зимой - Санин на привале забыл портсигар. Охотились они тогда не одни. С ними был охотник, который вместе с другими сказал когда-то про Ичу - "шалит барбос".

Охотник был со своей собакой. Так что Иче приходилось работать в паре. А работать в паре Ича не любила, поэтому ведь день была надутой, неразговорчивой.

Портсигар Санин положил на пенек, а пенек, пока они жгли костер и закусывали, засыпало снегом.

Собрались, пошли. Санин о портсигаре забыл - не видно его. А Ича идет и не идет. Санин позвал ее. Нет, не идет. Хлопнул по спине рукавицей.

Ича ухватила его за рукавицу и потянула к пеньку. И только тогда он вспомнил о портсигаре.

Извинился перед ней и сказал, что никогда не ударит ее даже в шутку рукавицей и на охоту не будет заставлять ходить в паре, если она этого не хочет.

От года к году совершалось неизбежное - Ича старела: укорачивалось чутье, укорачивалось зрение, укорачивался слух.

Ича делала вид, что ничего не происходит. А Санин делал вид, что ничего не замечает.

Они обманывали друг друга. Но Санину это делать было легко, а Иче все труднее.

Теперь Ича, когда она возвращалась с охоты, засыпала уже прямо в коляске мотоцикла. Однажды не услышала будильника. Санин ее разбудил. Как она растерялась, и Санин растерялся.

Ича тут же "с песнями" захотела выбежать во двор, споткнулась на лестнице и едва не упала. Но потом, во дворе, сделала "карусель", улыбнулась ему.

Санин улыбнулся в ответ - все в порядке, Ича. Ведь это подвела нога, которую когда-то укусила змея. Санин выкатывал из сарая мотоцикл и незаметно, вроде бы случайно, помогал Иче влезать в коляску. Ему легче обманывать ее, чем ей обманывать его. И он спешил всегда первым обмануть.

В степи он теперь больше отдыхал и курил, чем охотился.

Ича делала вид, что сердится на него, покрикивает. А Санин извинялся, убеждал ее, что еще неизвестно, что лучше, стрелять или не стрелять. Охота для него вообще никогда не бывала чем-то главным, и заниматься он ею начал особенно после того, как остался один. Ему нужно было куда-нибудь уходить - и он уходил в степь.

...Пролетел жук - Ича не увидела. Прошелестела ящерица в траве - Ича не услышала. А потом и будильник совсем перестала слышать, и "скрипеть над ухом" перестала, и следы зайцев и лисиц видеть перестала, и причуивать птицу.

Ночью ее надо было укрывать чем-нибудь теплым. Иногда надо было помочь перевернуться с боку на бок или помассировать затекшие лапы.

Санин все чаще подходил к Иче. И она была счастлива, что он к ней подходит. Теперь она уже не старалась его обмануть. И Санин тоже не старался ее обмануть. Это было невозможно.

...Ича спускается с лестницы во двор. Идет тихонько, лапы у нее путаются.

Санин ласково оглаживает ее ладонью, говорит:

- Ничего, Ича, ничего.

Потом она останавливается около сарая и просто стоит. Ича и Санин никуда не едут. Оба просто стоят.

Ича кладет ему в руки голову и молчит.

И каждую ночь он подходит к ней, укрывает чем-нибудь теплым. Помогает перевернуться с боку на бок, массирует затекшие лапы.

Ича не в силах сказать ему что-нибудь хорошее или даже просто открыть глаза. Как будто бы она пробежала в степи свои сорок - пятьдесят километров. Они ей теперь только снятся - и тогда она вдруг ночью потянет совсем щенячьим голосом, высоким, прерывистым: увидела степь, увидела все то, чего теперь не видит.

К Санину приходит знакомый ветеринар. И каждый раз Санин просит его сделать Иче укол витаминов или еще чего-нибудь.

Ветеринар уколы делал. А потом сказал, что делать эти уколы бесполезно, что у собаки уже такая старость, которая ее тяготит, и что собаку надо привезти на мотоцикле в поликлинику.

Санин сказал, что он не повезет Ичу туда, в подвал.

- Это неизбежно, и оставлять собаку в таком положении нельзя, ответил ветеринар. - Вы не можете этого не понимать.

Санин это понимал. Он не признался ветеринару, что пробовал проехать с Ичей по той улице, где поликлиника. Пробовал даже остановиться около здания поликлиники. И он увидел, что случилось с Ичей. Она все помнила: запах веревки - это особый запах.

Санин сказал тогда Иче, что они здесь случайно. Ехали, остановились и поедут дальше. И они поехали дальше.

...У Ичи образовались пролежни. Теперь она почти не могла ночью самостоятельно переворачиваться. Вставала редко. Ела и пила лежа.

У Санина с ветеринаром повторился разговор о поликлинике. И когда Санин опять сказал, что не повезет Ичу, ветеринар ответил:

- Как хотите, но это жестокость.

...Санин выкатил из сарая мотоцикл. Помог Иче спуститься с лестницы и посадил ее в коляску.

Он взял ружье. В кармане у него лежал единственный патрон для единственного выстрела. Ича хотела сказать, что он забыл патронташ, сумку, флягу с водой и бидончик. Но у нее не было сил сказать.

Когда приехали в степь, Санин, Ича и мотоцикл долго стояли в степи. Ича увидела все то, что хотела увидеть. А Санин увидел все то, что не хотел сейчас увидеть.

И он не выдержал: достал из кармана патрон и выбросил его, хотя и понимал, что не должен этого делать, что это опять жестокость. И что все равно какое-то решение, словно последний выстрел, остается за ним.

1964