Вильям Козлов - Президент не уходит в отставку

Он открыл глаза и зажмурился: яркий солнечный свет ударил в лицо, ослепил. И тотчас он почувствовал, как кто-то взял его руку и стал гладить. Прикосновение было нежным, ласковым. Он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, удивляясь: что это такое? Внезапно все вспомнив, снова открыл глаза и встретился взглядом с Аленой.

Он сделал было попытку вскочить на ноги, но, с трудом сдержав стон, остался в том же положении. Левой рукой было не пошевелить. Сильно отдавало в шею и лопатку. Распухшее плечо пульсировало - так всегда бывает при воспалении. Уж он-то это хорошо знал.

- Уже утро, - пробормотал он, прищуриваясь. Глубокие карие глаза Алены смотрели на него. И было в них что-то незнакомое, волнующее и вместе с тем тревожащее...

- Они в тебя стреляли, - проговорила она, все так же пристально глядя ему в глаза. - Как в дикого зверя...

- Как ты сюда попала? - спросил он и облизнул запекшиеся губы. Свой собственный голос показался ему чужим. Он кашлянул и хотел было сплюнуть, но, сделав над собой усилие, проглотил солоноватый комок.

- Они могли тебя убить, - продолжала она.

- Не убили же, - попробовал он улыбнуться, но сам понял, что улыбка получилась страдальческой, неестественной.

- Ты хоть сделал то, что хотел?

Он кивнул и, ощутив боль в шее, закрыл глаза. Не оттого, что ослаб, ему вдруг стало трудно выдерживать взгляд Алены. Требовательный, вопрошающий взгляд. А собственная беспомощность стала раздражать. Непривычным было это ощущение. Даже ночью, в озере, с трудом плывя к острову, он не чувствовал себя таким беззащитным. Вдруг подумалось, что когда-то очень давно, может быть, тогда, когда и говорить-то еще не умел, на него точно так же кто-то смотрел...

Нащупав правой рукой траву, он стиснул зубы и стал приподниматься. Как только затылок оторвался от ее теплых колен, он почувствовал, что на острове влажно и прохладно. Еще солнце не взошло, только-только рассветать стало.

- Я тебе помогу... - Алена осторожно подхватила его сбоку, и он ощутил плечом тугую округлость ее груди, застеснялся и попытался высвободиться, но она не отпустила.

- Обопрись о меня, - командовала она. - Внизу лодка. Я тебя отвезу в деревню, там есть медпункт.

Покосившись на плечо, он увидел, что оно поверх разорванной рубашки забинтовано ее цветастой косынкой. Странно, что он не очнулся, когда она делала перевязку. И он совершенно не помнил: каким образом натянул на себя оставшиеся под кустом брюки и рубашку. Больная рука тоже просунута в рукав... Может. Алена его, как маленького, одела?..

Силы понемногу возвращались, и он без ее помощи спустился по заросшей тропке в бухту, где темнела в камышах деревянная лодка. Сиденья и весла были обсыпаны крупной росой.

- Как ты вообще до острова доплыл, - говорила Алена, отталкиваясь веслом от травянистого берега. Для того чтобы выбраться на плес, им нужно было пройти по узкому коридору среди камышей. Совсем близко от лодки в воду шлепнулась стрекоза. Тотчас булькнуло, и она исчезла. По воде разбежались разноцветные круги. Солнце вот-вот должно было подняться из-за леса.

- Лучше скажи, как ты нашла меня? - спросил Сорока.

- Где же еще искать президента, если не в его резиденции, - улыбнулась Алена.

- Ты меня... одела?

- Мне помогли русалки... Ты такой тяжелый!

- Спасибо, - тихо произнес он.

- Послушай, это из Ахматовой, - сказала Алена. - Я как раз читала ее томик, когда услышала выстрелы...

Сжала руки под темной вуалью...

"Отчего ты сегодня бледна?"

- Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот...

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру".

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: "Не стой на ветру".

Внимательно посмотрела на него, хотела было пошевелить веслами, но снова опустила их.

- Нравятся?

- Не стой на ветру... - задумчиво повторил он.

- Я люблю Ахматову, - сказала Алена. - Послушай еще одно стихотворение...

Хочешь знать, как все это было?

Три в столовой пробило,

И, прощаясь, держась за перила,

Она словно с трудом говорила:

"Это все... Ах, нет, я забыла,

Я люблю вас, я вас любила

Еще тогда!"

"Да".

- Хорошие стихи, - помолчав, сказал он. - Как ты все-таки меня разыскала? - повторил он свой вопрос. - Ночью?

- О чем ты спрашиваешь, Сорока? - рассмеялась она. - И потом разве это так важно? Случись подобное со мной, разве ты меня не нашел бы?

- Нашел бы, - негромко, будто эхо, откликнулся он. - Я тебя и на краю света отыскал бы...

Глава двадцать первая

Алена и Нина с утра затеяли генеральную уборку в доме, а Гарик и Сережа без дела слонялись по берегу. Все, что им поручили, они выполнили: натаскали полную бочку воды, выколотили полосатые домотканые половики, сложили в аккуратную поленницу распиленные и наколотые дрова, даже до блеска надраили песком алюминиевые кастрюли и тарелки. Сережа вспомнил, как однажды Дед помогал им тут убираться: вцепился зубами в Аленкин рюкзак с историческими романами и, пятясь задом, отволок на свалку...

Вспомнив про Деда, Сережа взгрустнул: как там ему живется? Скорее всего на даче. Воюет с кошками. Вместе с отважным фокстерьером Грозным гоняются за ними по лесу. Сережа полагал, что Дед поедет с ними сюда, но отец оставил его дома.

Гарик подбирал на берегу камешки и бросал в озеро. У него ловко получалось. Плоский камешек долго прыгал по воде. Сережа, сколько ни старался, так и не научился бросать. Его камень от силы раза два подпрыгнет - и тут же зароется в воду. А у Гарика скачет как блоха!

- Знаешь, почему они стараются? - спросил Гарик.

- Алена каждую субботу полы моет, - ответил Сережа.

- К приходу Сороки, - сказал Гарик.

- Неизвестно, когда его еще выпишут.

- Почему, Сергей, он мне ничего не сказал? - с затаенной обидой спросил Гарик.

- Ты с Ниной на танцы ушел, - напомнил Сережа. - И потом...

- Что потом?.. - сердито глянул на него Гарик.

- Некогда тебе... - туманно ответил Сережа.

- Он мне не верит, да? - Гарик заглядывал ему в глаза. - Друг называется! Какие танцы? Сказал бы, я... Да мы бы их вдвоем в милицию доставили!

- И тебя бы ранили, - ввернул Сережа.

- Один против троих... Тоже мне рыцарь Львиное Сердце!

- Я хотел бы быть таким, как Сорока, - со вздохом произнес Сережа.

- Тоже мне геройство - подставлять себя под пулю, - возразил Гарик. Умные люди говорят, что излишняя смелость - это такой же порок, как и излишняя робость,

- Он такой уж человек, - сказал Сережа.

- Это какой же? - ревниво спросил Гарик.

- Неравнодушный... Не может поступить по-другому.

- А я равнодушный?

- Ты... другой, - ответил Сережа.

- Если бы он только намекнул мне, я бы все бросил и пошел с ним! загорячился Гарик. - Ты веришь, что я пошел бы, а?