Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент)

Я сперва не могла понять: почему то один то другой, пыхтит, ежится, почесывается. Спрашивала, но они шмыгали и отводили глаза. Однако в конце концов Стасик (не самый смелый, но самый доверчивый и преданный) признался мне один на один. Даже привел в пустую умывалку и, сопя и краснея, показал ожог с белыми пузырьками - Это она сама... потому что я Шурика не стал и он меня не стал...

У меня вмиг полетели тормоза. Дело было в тихий час, я ворвалась в "вожатскую кают-компанию", где весь славный педагогический коллектив распивал чаи. И заорала...

Я в некоторых случаях умею так орать, что стекла выгибаются наружу. Конечно, меня бросились утешать. Конечно, Гертруда завопила, что я вру. Принялись было успокаивать и ее, и меня. Я поняла, что ничего тут не добьюсь. Ничегошеньки...

До станции было двадцать минут бега, если напрямую, через лес. Электрички ходили часто. Через час я уже оказалась в городе. И все еще булькая, как невыключенный чайник, с вокзала рванула в редакцию, где когда-то служил корреспондентом папа.

Сейчас там никто из его знакомых уже не работал, но меня встретили так, будто знали раньше. Без длинных расспросов. Сразу пустили к редактору (то ли к главному, то ли к его заму). Это оказался молодой длинный дядька с густыми усами. Немногословный. Выслушал, ни разу не перебив, только включил на столе крохотный диктофон ("Не возражаешь?" - Я не возражала).

У окна молча покачивался в плетеном кресле еще один журналист - тоже худой, но без усов и рыжий.

Когда я выговорилась и выкипела, редактор сказал:

- Боря, ты свяжись-ка с каналом "Горизонт", это для них...

- Угу... - согласился рыжий Боря. - Хотя зачем? У нас же есть камера, цифровая.

С ее кассеты можно сразу в эфир. Да и нам статья не помешает. А то охамели господа воспитатели...

- Тогда что? Поедешь сам?

- Угу... Еще Галину возьму на всякий случай.

- Ну, ни пуха... Кстати, завезите домой... Евгению Сергеевну Мезенцеву. Ей наверно, возвращаться в "Отраду" сейчас не резон.

У меня не было ключей от дома, я попросила отвезти меня к маме на работу. Боря и Галина (симпатичная, только слишком пахнущая помадой) охотно отвезли. По дороге порасспрашивали "о деталях".

С мамой, конечно, было объяснение. Сперва: "Как ты могла?! Что ты такое выдумала?! Ты меня доведешь до кардиологии!" Потом, разумеется, уже по-иному:

"Ну да... ну, по сути ты права. Только вот по форме... Всегда порешь горячку, вся в отца..." А папа, кстати, никогда не порол горячку, он был спокойный.

Другое дело, что не терпел подонков...

В лагерь я не вернулась. Весь следующий день проревела, потому что жаль было ребят. Но я понимала: если вернусь, хорошо, как прежде, уже не будет. Да и какой смысл? До конца смены оставалась неделя, все равно скоро пришлось бы прощаться.

Пусть уж запомнят меня такой вот... ("справедливой и гневной, как валькирия, пронесшаяся по небосклону", - подсказал Илья, когда я изложила ему всю историю).

3

Как с этим делом разбирались журналисты, я не знаю. Говорят, был какой-то репортаж пол телеканалу "Горизонт", но ни я и ни никто из домашних и знакомых его не видел, только бестолково пересказывали с чужих слов. Была и статья в газете "Городские голоса", но про нее я услышала с большим опозданием, от Люки.

"Евгения, у тебя есть газета, в которой напечатано про твой скандал в лагере?

Мне сказала Яна Юхина из нашего дома, она читала на той неделе..."

Я сказала, что слыхом не слыхивала про "напечатанный скандал". И "больно мне надо..." Но потом разобрало любопытство. Я выяснила в справочном номер Отдела молодежных проблем в "Городских голосах". Набралась нахальства и позвонила тому усатому дядьке, Андрею Петровичу Баландину (он как раз был редактором этого отдела, я уже знала). Сказала, что слышала, будто был материал, но я его прозевала и "нельзя ли раздобыть тот номер газеты, на память?"

Андрей Петрович откликнулся живо, словно обрадовался мне.

- А, Евгения Сергеевна Мезенцева!.. О чем разговор! Сейчас же скажу, чтобы нашли несколько экземпляров!

- Спасибо! Когда можно зайти?

- Когда хочешь!.. Впрочем, зачем тебе сюда мотаться? Я передам газеты с братом.

Он сегодня-завтра все равно появится.

- С каким братом?

- Разве их у тебя несколько? С Ильей, разумеется!

Оказалось, наш Илюшенька - свой человек в редакции. Он там уже целый год вел раздел "Тайны виртуальных пространств", готовил всякие конкурсы и заметки про компьютерные игры, про интернет и другие такие дела. И подписывался "И.Тюменцев"... Вечером он принес пять газет:

- Держи, героиня скандальной хроники...

- А почему ты раньше ничего не говорил?! - вцепилась я в него. - Ни про свою работу, ни про эту статью!

- Чего говорить-то? Не работа, а так... ради карманных денег, чтобы у мамы на сигареты не клянчить...

- Ты же не куришь!

- Я в переносном смысле... А статью я, честно говорю, прозевал. До того ли мне в эти дни?

В самом деле! Сперва экзамены на аттестат, потом выпускной вечер, сдача документов в университет...

- А почему ты "Тюменцев"?

- Ну... - он малость смутился, что бывало не часто. - Папа же из Тюмени, значит и наши корни там. Надо было придумать какой-то псевдоним, вот и стукнуло в голову... А что такого?

- Да ничего...

Папа родился в Тюмени и провел там детство. И любил рассказывать про этот город.

Все мечтал, что когда-нибудь съездим туда вместе, к его школьным друзьям...

Я стала читать. Было почему-то неловко и тревожно... Впрочем, обо мне там оказалась лишь одна фраза: "Первой подняла шум Женя Мезенцева из второго отряда, с которой дружили и которой доверяли малыши..." Я вспомнила Стасика, Андрюшку, Анютку, Юрика и дальше читала уже сырыми глазами. Не столько злилась на гадючную Гертруду, сколько горевала о пацанятах... А Гертруде досталось в газете здорово!

И "отрадному" начальству тоже. Но чем для них все это кончится, из статьи было не понять. Уже потом, где-то через месяц, я услыхала, что Гертруду поперли из лагеря и работать вожатой в то лето нигде больше не разрешили. Зато осенью она сделалась каким-то чином в "Городской комиссии по делам детей и молодежи". Вот так-то... Но это я, конечно, узнала уже совсем в другое время.

...Ну так что? Может, я и правда сделаюсь "работником педагогической сферы"?

Учительницей или членом какой-нибудь комиссии, чтобы не давать жизни всяким Гертрудам?

Нет, лучше археологом, как мечтала в третьем классе. Кто-то же должен раскопать до конца тайны египетских и мексиканских пирамид, а то роют, роют, а загадок только прибавляется...

Или журналистом? Чтобы вот так, по первому сигналу - камеру в руки и на место происшествия! Как рыжий Боря из "Городских голосов"...

Так я лежала и размышляла. А Илья в соседней комнате то шелестел бумагами (как министр!) то срывался и бежал в коридор, чтобы оттуда позвонить кому-то (думал, что из коридора мне меньше слышно, чем из комнаты). Наивное дитя!.. Я наконец так ему и сказала.