Жан Лафонтен - Басни

И на холодное пойду иль на жаркое.

Ах, не сносить мне головы!

Увы! увы!"

Полезно иногда для нас и заблуждаться,

Когда несчастия не можно отвратить.

К чему и дальновидным быть?

Что прежде времени нам сетовать и рваться?..

Измайлов.

Заимствована из басен Эзопа. Тот же сюжет у Афтония (прим. к б, 137) и Локмана (б. 19). Лафонтен говорит в басне, что действующих лиц ее везли, конечно, не Табарэна смотреть. Этот Табарэн был театральный шут некого Мондора, продавца бальзама и мазей, открывшего в начале XVII в. театр в Париже. Комические и неприличные фарсы, которые давались в этом театре, имели колоссальный успех, увеселяя двор и город. Табарэн сделался такой знаменитостью, что "шутки" его были напечатаны и выдержали шесть изданий ("Recueil general et fantaisies de Tabarin"). На русский язык басня переведена, кроме Измайлова, Сумароковым ("Свинья, Овца и Коза").

Ягненок и Поросенок

155. Тирсис и Амаранта

(Tirsis et Amarante)

Г-?е де Сильери

Эзопа бросив, я давно

Мечтал Боккачио отдаться;

Но снова божество одно

Желает наслаждаться

Стихами басенок моих.

Как отказать? - Судите сами,

Нет отговорок никаких:

Ведь вздорить с божествами,

С богинями нельзя ж,

Когда они красой пленяют

И волю, и рассудок наш.

Ну, словом, пусть теперь все знают:

То - Сильери! Ей стих мой мил;

И просит вновь она меня мольбой упорной,

Чтоб серый Волк и Ворон черный

Стихами вновь заговорил...

Кто скажет: "Сильери",-все скажет.

Едва ли кто из всех людей

Ей в предпочтении откажет,

И отказать возможно ль ей?

Но возвратимся к делу снова.

Порою темен ей смысл басенок моих:

Умы высокие иного

Подчас не понимают в них.

Попробуем создать два-три повествованья,

Понятных ей без толкованья.

В них пастухов введем и станем рифмовать,

Что Волки с Овцами поведают опять.

Раз с Амарантой речь юнец Тирсис заводит:

"Ах, если б некое, как я, ты знала зло,

Что в восхищенье нас приводит!

Ничто сравниться с ним доныне не могло.

Позволь же рассказать о нем; а ты, внимая,

Доверься мне душой своей:

Могу ль я обмануть тебя, к тебе пылая,

Из чувств нежнейших у людей?"

Тут Амаранта отвечала:

"Как называется то зло?"-"Любовь!.."

"О да, Словечко чудное... Так назови сначала

Все признаки его: что чувствуют тогда?"

"Мученья; но зато царей все наслажденья

При них скучны, смешны. Забыв себя, мечтой

Уносятся в леса, в уединенье;

Блуждая, сядут над рекой,

В ней видят не себя, а образ дорогой,

Все тот же, без конца мелькающий пред ними.

Для прочего тогда становятся слепыми...

Вот, на селе пастух живет,

Чье имя, голос, вид краснеть уж заставляет.

Иная, вспомнив, лишь вздохнет,

Не знает почему, а все-таки вздыхает;

Страшится видеть и... и видеть вновь желает".

Тут Амаранта в тишине:

"Ах, ты про это зло рассказываешь мне.

Оно не ново: я его как будто знаю..."

Тирсису думалось, что цели он достиг...

"Вот это,-молвила красавица в тот миг,

Я к Клидаманту ведь питаю".

Едва не умер тут от горя и стыда

Пастух, нежданно пораженный.

Так иногда

Бывает в жизни обыденной:

Иные, думая подчас себе помочь,

Пособят лишь другим, как мой пастух

точь-в-точь.

П. Порфиров.

В начале басни Лафонтен намекает на свои "рассказы", из которых многие были подражанием Боккаччо. Изданные в 1674 году, они были запрещены полицейским приказом. - Мадемуазель Габриель-Франсуаза-Брюляр де Сильери, которой посвящена басня, была племянница герцога Ла Рошфуко) автора "Правил" (прим. к б. 11); в 1765 году она вышла замуж за маркиза де ла Мотт-о-Мэн.

156. Похороны Львицы

(Les obseques de la Lionne)

У Льва жена скончалась.

Тут всякое зверьё

К царю отвсюду собиралось,

Чтоб выразить ему сочувствие свое,

С которым лишь больней утрата.

Во все леса, во все концы

Помчалися гонцы,

Что погребение последует тогда-то

И там-то; где жрецы

Места в процессии поделят меж зверями,

Составив церемониал.

Не шутка, если все стеклись, - судите сами.

Царь плакал и стенал

И стоном оглашал пещеру

(Иного храма нет у львов);

Ревел, по царскому примеру,

Придворный штат на тысячи ладов.

Я описал вам двор, где все царю послушны:

Мрачны иль веселы, то вовсе равнодушны,

То пылки ко всему, чего захочет он;

По крайности, в лице должна быть эта мина.

Народ - изменчивый всегда хамелеон,

Он - обезьяна властелина,

Все прихотью царя здесь дышат и живут;

Простые пешки здешний люд.

Но возвратимся к басне снова.

Не плакал лишь Олень: за слабого сурово

Смерть мстила; приняла царица должный суд,

Сгубив его жену и сына дорогого.

Олень не плакал. Льстец к царю явился тут

С доносом, что Олень над скорбью всех смеялся.

Ужасен в гневе царь, глаголет Соломон;

Ужасный, если Лев-владыка возмущен.

Но, впрочем, мой Олень читать не обучался.

Царь рек: "Тебе смешно, о жалкий сын лесов!

Ты не рыдаешь, вняв стенаньям голосов.

До тела грешного священными когтями

Не прикоснуся я... Эй, волки! отомстить

Скорее за меня! изменника убить

Пред отчими холмами!"

"Помилуй, Государь!-вскричал Олень.-Теперь

Дни плача минули, напрасна грусть поверь:

Почившая в цветах великая царица,

Кого безвременно похитила гробница,

Вся лучезарная, в пути явилась мне.

Ее узнал я. В тишине

"Друг! - молвила она. - Теперь к богам иду я;

Пусть не велят тебе рыдать, по мне горюя:

Вкусила тысячи я наслаждений здесь,

Познала радости блаженного чертога.

Пусть царь и погрустит немного,

Мне это нравится..."-Тут двор воскликнул весь:

"Вот откровение. Вот, чудо!" И дарами

Осыпан был Олень тогда.

Владык вы тешьте сказочными снами

И ложь приятную курите им всегда.

Пусть сердце их кипит негодованьем, - верьте:

Приманку скушают, и вы их друг до смерти.

П. Порфиров.

Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). На русский язык басня образно, но отдаленно переведена Жуковским ("Похороны Львицы").

157. Крыса и Слон

(Le Rat et l'Elephant)

Французы многие страдают пошлым чванством,

И то, что важностью прослыть у нас должно,

Бывает в сущности мещанством.

Французам свойственно оно,

Здесь любят iiiaea считать себя "особой",

Тщеславием у нас заражена толпа.

Испанец горд, но гордостью особой:

Безумней будучи, она не так глупа.

Вот нашей гордости картинка, для примера.

Из самых мелких Крыс одна

Увидела Слона громадного размера,

И посмеялась тут она

Над поступью его медлительной и важной.

Он двигался под ношей трехэтажной:

На богомолье он султаншу нес

Со всем ее домашним штатом:

Старуха с ней была, мартышка, кот и пес.

Дивясь толпе собравшегося люда,

Тут Крыса молвила: "Глазеют, как на чудо,