Жан Лафонтен - Басни

Сенат и римляне! я знаю, речь моя

Вам не покажется по нраву...

Я кончил. И готов к тяжелой смерти я:

Ее я заслужил по праву!"

И он склонился ниц, готовый смерть принять.

Но в изумленьи все от резких слов правдивых,

И отклик он нашел средь судей справедливых:

Его велят поднять,

В награду делают патрицием, сменяют

Негодных преторов и, в посрамленье им,

Речь записать постановляют

Как образец ораторам другим.

Но речь лишь образцом осталась:

В сенате более такой не раздавалось.

А. Зарин.

Заимствована из сочинения испанского поэта Гвевара (Guevara), появившегося во французском переводе в 1575 г.; тот же сюжет в сочинении французского, писателя, переводчика Аристотелевой "Риторики" Франсуа Кассандра (( 1695) "Исторические параллели". В сочинениях Марка Аврелия нет ничего о крестьянине с берегов Дуная, Лафонтен принял за правду выдумку Гвевары.

212. Старик и трое Молодых

(Le Vieillard et trois jeune hommes)

Старик садить сбирался деревцо.

-Уж пусть бы строиться: да как садить в те лета,

Когда уж смотришь вон из света!

Так, Старику смеясь в лицо,

Три взрослых юноши соседних рассуждали.

Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,

То надобно, чтоб ты два века жил.

Неужли будешь ты второй Мафусаил?

Оставь, старинушка, свои работы:

Тебе ли затевать столь дальние расчеты?

Едва ли для тебя текущий верен час?

Такие замыслы простительны для нас:

Мы молоды, цветем и крепостью и силой,

А старику пора знакомиться с могилой.

-Друзья!-смиренно им ответствует Старик.

Издетства я к трудам привык;

А если оттого, что делать начинаю,

Не мне лишь одному я пользы ожидаю,

То, признаюсь,

За труд такой еще охотнее берусь.

Кто добр, не все лишь для себя трудится.

Сажая деревцо, и тем я веселюсь,

Что если от него сам тени не дождусь,

То внук мой некогда сей тенью насладится,

И это для меня уж плод.

Да можно ль и за то ручаться наперед,

Кто здесь из нас кого переживет?

Смерть смотрит ли на молодость, на силу,

Или на прелесть лиц?

Ах, в старости моей прекраснейших девиц

И крепких юношей я провожал в могилу!

Кто знает: может быть, что ваш и ближе час

И что сыра земля покроет прежде вас.

Как им сказал Старик, так после то и было.

Один из них в торги пошел на кораблях;

Надеждой счастие сперва ему польстило,

Но бурею корабль разбило,

Надежду и пловца - все море поглотило.

Другой в чужих землях,

Предавшися порока власти,

За роскошь, негу и за страсти

Здоровьем, а потом и жизнью заплатил.

А третий - в жаркий день холодного испил

И слег: его врачам искусным поручили,

А те его до смерти залечили.

Узнавши о кончине их,

Наш добрый Старичок оплакал всех троих.

И. Крылов.

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24).

213. Мыши и Сова

(Les Souris et le Chat-huant)

Не надо говорить в беседе никогда:

"Послушайте меня: вот чудо, господа!"

Все ждут, - а чуда нет. Но вот повествованье

И впрямь диковинка. Прошу вниманья.

Чудесный, истинный, поверьте, случай мой,

Хоть может басенку напомнить он собой.

Срубили как-то в роще дальней

Сосну старинную, что сотни лет жила,

Угрюмый дом Совы - пророчицы печалей,

Которой Атропос предвиденье дала.

В пустом дупле сосны, средь прочих тварей

мирных,

Жила была семья безногих, но прежирных

Мышей:

Сова когда-то их в уродцев превратила,

А после зернышками хлебными кормила.

Сейчас увидите, что хитрая Сова

Была поистине разумна и права.

Охотилась она в былые годы;

Случилось ей Мышей поймать:

Мыши и Сова

Кто только выскочил, всех тотчас хвать-похвать,

И, чтоб не вырвались, лишила их свободы:

Им ноги всем оторвала.

Теперь их есть она могла,

Когда б ни пожелала.

Съесть сразу всех Мышей

Ведь вредно! Так Сова разумно рассуждала.

С предусмотрительностью мудрою своей

Шла, как и мы, она далеко:

И принялась она зверьков своих кормить,

Чтоб для себя их сохранить.

Ну, стал ли бы теперь упрямиться жестоко

И приходить в азарт Декарт?

Решился б разве он Сову мою отныне.

Приравнивать к часам, к бессмысленной машине?

Что именно внушило ей

Кормить Мышей,

Перекалечив их сначала?

Уж если разума и здесь не признавать,

То что же разумом считать?

Сова логично рассуждала:

"Зверюги схваченные рвутся убежать.

Так, значит, всех их съесть приходится тогда же,

Когда они попались мне.

Но это тяжело и невозможно даже,

Притом о черном думать дне

Не лишнее. Кормить их буду в заключеньи,

Заботясь, чтоб народ плененный не утек.

Но как?-Оставлю их без ног".

Ну, отыщите-ка подобное явленье,

Найдите что-нибудь логичней у людей!

Едва ли даже и бывает.

Такому же мышленью научает

Сам Аристотель нас со школою своей?

П. Порфиров.

Прим. Лафонтена: "Это не басня; как это ни удивительно и почти невероятно, но рассказанное здесь-действительное происшествие. Я, быть может, представил сову чересчур предусмотрительной, - я не претендую доказывать существование такого прогресса мысли в животных; но подобные преувеличения дозволительны в поэзии, особенно в принятом мною роде писания".

Эпилог

О муза светлая! У мирных берегов

Ты мне перелагала на язык богов

Все то, что твари Божии поют под небесами,

Что им подсказано шумящими лесами

И рокотом морей... Безмолвен был тот мир;

Но, пробужден тобой, наполнен звуком лир.

И может ли молчать что-либо во вселенной,

Когда в ней все имеет свой язык священный,

Красноречивее, звучней стихов моих?..

О, знаю я, что вял и слаб мой стих!

Но пусть он слаб, пускай и образы неверны,

Пусть очертанья их неясны и чрезмерны,

Я только путь открыл: другие пособят,

И вслед за мною путь широкий проторят!

Любимцы муз! К вам речь я ныне обращаю!

Вы довершите то, чего не довершаю:

Мне в вымыслах моих не суждено развить,

Что в ваше время вы, друзья, должны раскрыть.

Пока моей невинной музы глас звучал,

Людовик мощно всех в Европе побеждал

Великих замыслов великий был конец.

В них, только в них, друзья, для ваших

песнопений,

Злой Парке вопреки, ищите вдохновений,

Чтоб ими сплесть достойному венец!

Н. Позняков.

Одиннадцатой книгой заканчивалось второе собрание басен Лафонтена; только спустя пятнадцать лет (в 1694) вышла его двенадцатая и последняя книга. Заключительные слова эпилога имели основание в фактах: после победоносных войн Людовик XIV, за год до выхода в свет басен с этим эпилогом, предписал Европе мир в Нимвегене.

214. Спутники Улисса

(Les Compagnons d'Ulisse)

Герцогу Бургундскому

О принц, предмет забот богов бессмертных!

Вам

Хотел бы воскурить и я свой фимиам;