Джоанн Харрис - Рунная магия

Мэдди, чье сердце подскочило при виде Одноглазого, шагнула вперед, но Бальдр удержал ее за плечо.

— Оставь его, — тихо сказал он. — Если вмешаешься, гибель будет угрожать вам обоим.

Девочка знала, что он прав: это битва Одина, а не ее, — и все же против воли была немного расстроена, что старый друг даже не признал ее. Он зол? Ему все равно? Или она просто выполнила свою задачу и теперь ее можно отбросить, как стольких до нее?

Двое воинов сближались. Один казался усталым и тусклым рядом с ослепительной фигурой Безымянного. Посох в руках Безымянного потрескивал рунами, мысль-меч Одина мерцала крылом зимородка.

За ними десять тысяч голосов Ордена начали читать из Книги Взываний:

— Ты проиграл, — произнес Безымянный. — Твое время вышло. Со старыми богами покончено. Настала пора нового.

Один улыбнулся.

— Нового? — повторил он. — Что же тут нового, старина? Так вращаются миры. Даже предательство кому-то на пользу. И даже у Хаоса есть свои законы.

— Не в этот раз, — возразил Шепчущий. — В этот раз я установлю законы.

— Законы уже установлены. Ты повинуешься им, нравится тебе или нет.

Шепчущий зашипел.

— Я никому не служу. Ни Порядку, ни Хаосу. И если все остальное должно погибнуть — так тому и быть. Я буду править один. Никого, кроме меня, во всех мирах — всевидящего, всезнающего, всемогущего Меня.

— Смотрю, Мудрый Мимир ничуть не утратил своей мудрости, — усмехнулся Один.

На самом деле он редко был менее расположен шутить. Сила Безымянного оказалась даже больше, чем он ожидал, его чары были как сердце звезды, и, хотя обличье противника сформировалось еще только наполовину, Один знал, что оно смертоносно.

За ним армия Ордена читала нараспев:

С каждым именем Один становился все слабее. Он бросился на фигуру, едва различимую истинным зрением, но мысль-меч рассекла только воздух. В рядах за ним упал человек. Другой шагнул вперед, чтобы занять его место.

Безымянный ударил в свою очередь. Рунный посох лишь мазнул по запястью, но запылал, как раскаленное железо. Сила удара заставила наполовину оглушенного Одина растянуться на песке.

Один встал, потирая запястье.

— Ты стал сильнее, — спокойно заметил он, перехватывая мысль-меч невредимой рукой.

— Жаль, не могу того же сказать о тебе, — ответил Безымянный.

Один сделал ложный выпад, парировал, ударил. Меч в его руке мелькнул быстрее ветра, но взмаха рунного посоха хватило, чтобы отвести его, и оружие, не причинив вреда, отлетело в сторону, расколов землю там, где опустилось, и оставив воронку шесть футов глубиной.

Вновь вспыхнул рунный посох. Один попытался увернуться, но Безымянный оказался быстрее. Конец посоха лишь чуть коснулся его колена, и Одноглазый упал, покатился, тут же бросил Юр одной рукой. Когда рунный посох снова ударил — на этот раз в голову, — то отскочил, и Один бросил Тюр в нападающего.

В рядах экзаменаторов упал еще человек и растворился в пустынном воздухе, как клочок дыма. Но Безымянный стоял невредим, сильнее, чем когда либо, с триумфальной улыбкой на резких чертах.

Один снова ударил со всей силой отчаяния. В толпе упал очередной экзаменатор, но Безымянный быстрее змеи ударил в ответ и на этот раз попал по плечу.

Это было слабое место, едва оправившееся после арбалетной стрелы, и Один тяжко рухнул под ударом. Он откатился подальше, бросил Тюр левой рукой и с трудом поднялся на ноги.

Тюр ударила Безымянного прямо между глаз.

Один отшатнулся, чтобы поглядеть на результат.

В рядах группа экзаменаторов испарилась как дым, а остальные сомкнулись, чтобы занять их место. Один не заметил этого, зато он видел, как стрела пронзила насквозь воздушную фигуру Безымянного и бесплодно распылила свои чары в мертвом воздухе.

Безымянный сухо засмеялся.

Река Сон набухла и поднялась.

Один вновь мрачно вытащил мысль-меч.

На дальней стороне поля брани ваны слышали Безымянного. Каждый слог доносился до них, когда десять тысяч голосов повторяли слова:

Начинается, подумал Хеймдалль. Восемь против множества…

Он шагнул к рядам людей. На этот раз никто не следил за ним. Все взоры были прикованы к одной точке, все спины были повернуты; он чувствовал глубину их концентрации. Дул сухой ветер, наполненный пылью, но никто даже не прикрыл глаз. Из растущего вихря в тучах цвета воронова крыла лилось ослепительное сияние цвета свежей крови.

Хеймдалль поклялся Одину, что не пойдет за ним. Какая мука! Но клятва есть клятва. Однако, подумал он, никакой клятвы насчет мертвецов, которые стоят так равнодушно, так явно погружены в размышления, глядя на сражение на берегу реки, он не давал.

Хеймдалль чувствовал мощь их гимна и знал, что для Одина каждое слово — удар. Хорошо бы разорвать их Общение, подумал он, и хотя бы на мгновение остановить проклятый речитатив.

Хеймдалль выстрогал мысль-стрелу из руны Хагал и метнул ее в ближайшую колонну.

Ничего не произошло, никто не упал.

Фрей присоединился к нему с мыслью-мечом в руке, но клинок Жнеца оказался не более эффективен, чем его собственное оружие, и прошел сквозь ряды, как сквозь дым.

Он позвал Скади, затем Ньёрда, но ни мысль-хлыст, ни трезубец не преуспели, равно как и огненные руны, ледяные руны или руны победы. Уши мертвых остались глухи даже к самой могущественной музыке Браги, глаза мертвых остались слепы даже к самым соблазнительным чарам Фрейи. Они непреклонно продолжали нараспев читать тайные имена Отца богов:

В общем оцепенении и атаке Слова лишь через двенадцать строф ваны сообразили, что пастор и его подмастерье — не говоря уже о фермере, женщине и пузатой свинье — пропали.

Один знал, что битва почти окончена. Раз за разом он бил, истекая кровью из дюжины ран, но Шепчущий оставался невредим. Зато его удары прорубили узкую просеку в безмолвных войсках Ордена. Но едва кто-то падал, другой занимал его место, и жуткое Общение не прерывалась. Одноглазый сражался, как загнанная в угол крыса, но в глубине души начинал верить, что противник непобедим.