В Левшин - Искатели необычайных автографов

Фило недоверчиво поджал губы. Чудно! Неужели было время, когда иррациональных чисел не признавали?

- Было время, когда не признавали и отрицательных, - сказал Мате. Вот, например, два минус пять. С нашей точки зрения, это можно рассматривать как сложение положительного и отрицательного чисел: 2 + (-5) = -3. С точки зрения древних, такое вычитание невозможно. Уравнение х + 2 = 0, по их мнению, также чистейшая нелепость, ибо нет такого числа, которое, будучи прибавлено к двум, равнялось бы нулю. А по-нашему, такое число есть: это -2. Поэтому уравнение вполне разрешимо. Просто корень у него отрицательный.

Фило вдруг зажмурился. Подумать только, сколько отчаянного труда, смелости и немыслимого таланта стоит за любым, самым, казалось бы, незначительным научным понятием! Это похоже на бесконечную лестницу, где каждая ступенька штурмуется как горный пик. Чтобы признать какое-то безобидное иррациональное число, Хайям должен был обладать мужеством богоборца: ведь он посмел оспаривать самого Аристотеля! А Эратосфен, дерзнувший ввести движение в геометрию, вероятно, чувствовал себя чуть ли не преступником...

- Кстати, об Эратосфене, - круто свернул в сторону Фило. - Мне кажется, ему непременно следовало бы изменить имя.

- Это еще зачем?

- Судите сами: Эрато в Древней Греции - муза любовных песен. Разве это подходит математику? Вот если бы Эратосфен писал стихи...

- К счастью, он их не писал, - безапелляционно заявил Мате.

- Вы уверены? После истории с двумя Хайямами я бы на вашем месте не слишком полагался на свою память.

Мате покраснел. Проклятая забывчивость! Он снова направился в прихожую и вернулся с книгой в черном глянцевом переплете.

- Вот, - сказал он, - здесь собраны биографии ученых Древнего Вавилона, Египта, Греции. Сейчас открою главу об Эратосфене и выясню, чего я там не заметил.

- Позвольте мне! - Фило осторожно отнял у него книгу.

Он мгновенно, как всегда, нашел нужную страницу, пробежал ее глазами и торжествующе рассмеялся.

- Так и есть! "Он (то есть Эратосфен) был знаменит во многих отраслях: как математик, географ, историк, филолог и поэт. Образчиком его тонкого стихотворного искусства является эпиграмма об удвоении куба... В его диалоге "Платоник" рассматривается не только эта делийская задача, но и философские проблемы и некоторые вопросы теории музыки. Он написал поэму о звездном небе в форме повествования о небесных странствиях Гермеса20 и его всевозможных приключениях, а также собрал мифы, касающиеся созвездий. Он составил новую карту мира, основанную на предположении шарообразности Земли, вычислил наклон эклиптики21, расстояния до Солнца и Луны и длину земного меридиана. И он же написал большое исследование о древнегреческой комедии... Кроме того, Эратосфен считается родоначальником критической хронологии, так как научил человечество точно определять даты исторических событий..." Ну, что скажете?

- Скажу, что Эратосфену незачем менять имя, - угрюмо буркнул Мате. - И еще, что вы как филолог-любитель должны были знать о существовании такого интересного литератора.

- Должен был знать и узнал. Но вы не сказали самого главного. Мы с вами то и дело натыкаемся на примеры, свидетельствующие о губительной, тормозящей силе предубеждений, а между тем со своими собственными предубеждениями расстаемся весьма неохотно.

- Да, это вам не чай пить, - довольно язвительно отозвался Мате.

- Согласен. Но на то мы и друзья, чтобы помогать друг другу преодолевать трудности. Как это сказал тогда Хайям? "Что видно на другом, то на себе не видно. Дурные стороны видней со стороны..."

- Иначе, вы мне будете помогать избавляться от моих предубеждений, а я вам от ваших, - уточнил Мате. - Что ж, по рукам!

Они обнялись, но тут за стеной раздались душераздирающие вопли. Фило и Мате бросились в кухню: Клеопатра и Пенелопа тузили друг друга почем зря! Мате хотел разогнать их, но Фило, улыбаясь, увел его обратно в комнату. Кто знает, может быть, они избавляют друг друга от предубеждений?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Числа и кролики

У ГОРОДСКИХ ВОРОТ

- Мате!

- Хррр...

- Мате, проснитесь!

Мате блаженно почмокал губами.

- Успеется, Фило... Еще рано.

- Какое там "рано"! Четверть тринадцатого.

- Что?! - Мате вскочил, испуганно моргая заспанными глазами. Тринадцатый час?

-Тринадцатый век. Тысяча двести двадцать пятый год.

- Вот это да!

Их окружала безлюдная сельская местность. Хмурое утро освещало синеватые затуманенные горы и нищие, крытые соломой лачуги. Мате зябко передернул плечами. Не больно здесь тепло... Куда это их занесло? Уже не в Скандинавию ли?

- Скажите еще на Северный полюс! - проворчал Фило. - В марте, да еще по утрам, холодно бывает и в Италии.

Мате удивленно свистнул: так они в Италии! Где же именно? Фило укоризненно покачал головой.

- У вас не память, а решето Эратосфена. Не вы ли с пеной у рта уговаривали меня отправиться в город Пизу, чтобы разыскать там какого-то малоизвестного математика со странным именем Фибоначчи?

Мате, как всегда в таких случаях, смущенно потер лоб. Хорошо, что ему напомнили! Но с чего это Фило взял, что Фибоначчи мало известен?

- Странный вопрос! - Фило высокомерно выпятил нижнюю губу. - О нем в энциклопедии ровным счетом четыре строчки.

- Предубеждение номер один! - отметил Мате. - Интересно, сколько строчек останется в энциклопедии после вас?

- Грубо, грубо и в третий раз грубо.

Глаза у Мате сузились и стали совсем враждебными. А разве не грубо судить об ученом только потому, сколько почестей воздано ему в энциклопедии? Да знает ли Фило, что такое Фибоначчи? Это же основоположник новой эры в европейской математике! Да, да, эры, и ни на миллиметр меньше! Фибоначчи был тем самым человеком, который познакомил Европу с великой математикой средневекового Востока. Это благодаря ему здесь узнали о десятичной системе счисления. Да если бы не Фибоначчи, человечество, может быть, до сих пор пользовалось бы неуклюжими римскими цифрами или - страшно сказать! - какой-нибудь вавилонской клинописью.

Фило равнодушно пожал плечами.

- Ну и пусть. Мне-то что?

- Конечно, - напустился на него Мате, - вы же у нас филолог, счетом не занимаетесь. А ведь еще Чехов сказал: "Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя".

- С вашего разрешения, это сказал не Чехов, а Козьма Прутков.

- А что от этого меняется? Ваш флюс как был, так и остался при вас.

- А ваш - при вас. И при вашем Фибоначчи.

- Черт знает что! - вышел из себя Мате. - Так говорить об авторе знаменитой "Либер абачи"!

- "Либер абачи", - повторил Фило. - Если не ошибаюсь, учебник арифметики?

- Вот именно, и, смею вас заверить, замечательный, - с жаром подхватил Мате. - Среди математических книг того... простите, этого времени нет ему равных! Необычайное богатство и разнообразие задач, доказательность, оригинальные методы решений - все это сделало "Либер абачи" интересной и полезной не только для тех, кто изучает математику в практических целях, но и для настоящих ученых. Неспроста удивительная книга Фибоначчи стала источником, из которого черпали многие математики последующих столетий! Задачи и приемы решений "Либер абачи" встречаются в трудах итальянских, немецких, английских, французских, русских математиков. Их можно обнаружить даже в произведениях восемнадцатого века! А так называемые числа Фибоначчи? Да ведь им нет цены! Долгое время они оставались забытыми. Но теперь! О, теперь Фибоначчи и его числа известны всему просвещенному человечеству...