Ирина Токмакова - Может, нуль не виноват?

— Ничего у нас нет. Мы ищем пехотинца из задачи, — сказал Антон. — Он пропал.

— Я не отнимал, — тут же сказал Минус. — Это не моих рук дело. Нет, нет.

— А вы не скажете нам… — начала было Аля, но Минус уже торопливо удалялся.

— Не моих рук дело! — крикнул он им, оборачиваясь. — Спросите у Тришки. Он от жадности что хочешь себе возьмет. Может, и пехотинца прикарманил.

Антон постучал в запертую дверь. Из-за двери послышалось пыхтенье, но никто не ответил.

— Откройте нам, пожалуйста, — сказала Аля.

Дверь открылась на щелочку, и в щелочку шепотом спросили:

— Ушел? Минус ушел?

— Ушел, — сказал Антон.

Тогда дверь открылась пошире, и на крыльцо вышел Тришка.

— Это невозможная жизнь, — пожаловался он. — Только и знает — отнять! Забрать. Чтоб у тебя стало обязательно меньше, чем было. Чума, а не сосед. Совсем от рук отбился.

В дверь прошмыгнули три кролика и стали бегать кругами по лужайке.

— Побегайте, голубчики, пока этот разбойник не вернулся. Ну, так зачем я вам понадобился?

Антон и Аля рассказали Тришке, что случилось.

— Нуль? Проезжал он действительно, только мимо. Нет, я про солдатика ничего не знаю. Вы думаете, Нуль взял? Что вы, это же честнейшее существо в Математике.

— Что же нам теперь делать? — спросила Аля.

— Никаких сомнений — искать, найти, водворить на место. Единица правильно вам сказала, как только начнется беспорядок, так посыплются двойки. Они удивительно быстро плодятся. Прямо как комары! — сокрушенно покачал головой Тришка.

— Ну, а где же нам искать солдатика? Мы ведь нездешние, ничего тут не знаем, — вздохнул Антон.

— Ума не приложу. Ну, сходите, что ли, к Дыдве. Может, она что слыхала, — посоветовал Тришка.

— А кто это? — спросил Антон.

— Это Четверка, ну, знаете, цифра четыре, — пояснил Тришка.

— Почему же ее так странно зовут?

— Дыдва? Да мы-то уж привыкли. Это длинная история. А если коротко, то ведь дважды два — четыре?

— Четыре, — подтвердили Аля и Антоша.

— Ну вот. Дваждыдва. Минус такому длинному прозвищу позавидовал и попытался отнять. Но оно порвалось. «Дваж» осталось у Минуса, а «Дыдва» у Четверки. Но «дваж» ему оказались совершенно ни к чему, он его потом вернул, да оно как-то обратно не пристало. Вот так и осталось — Дыдва.

— А где живет эта Дыдва?

— За четырьмя мосточками, за четырьмя кочками, за четырьмя низинками, за четырьмя осинками, а там — уж рядышком.

«Странный адрес», — подумала Аля.

— Аль, пошли, — взял ее за руку Антон.

Тришка не обратил на их уход никакого внимания. Он загонял домой кроликов. Кроликов по-прежнему было три, и это обстоятельство, по-видимому, его очень радовало.

Прямо сразу за Тришкиным домом протекал ручеек. На берегу ручейка под кустом красной смородины лежала одна из сестричек-единичек и читала книжку. Как только она увидела Алю и Антона, она быстро отложила книжку и со словами «Прибавить единичку» перекинулась мосточком через ручей. Они остановились в недоумении, поглядели на мостик. Это была хорошо обструганная дощечка. Аля и Антон перешли по ней. А как только перешли дощечка тут же превратилась обратно в сестричку-единичку и как ни в чем не бывало улеглась с книжкой под смородиновым кустом.

А за первым ручьем, как и сказал Тришка, был второй, а за вторым третий, а за третьим — четвертый. И каждый раз очередная единичка превращалась в мостик и переводила их на другой бережок. Только кусты были разные — то красная смородина, то черная, а то и вовсе крыжовник.

Но за четвертым ручьем дорога обрывалась и начиналось болото. Вот тут единички очень бы пригодились, да ни одной не было видно. Болото было топкое, идти по нему было страшно. Вдруг Антон, приглядевшись, заметил, что над болотом возвышается одна за другой четыре болотные кочки. И даже было такое впечатление, что они находятся на равном расстоянии друг от друга. Точно кто-то их так расположил нарочно. По кочкам болото можно было перейти, да кочки были не так уж близко одна от другой. Ну, Антон, может, и перепрыгнет, он мальчишка, а вот Аля — та вряд ли.

— Как же нам быть, Аль? Тришка направил нас к этой самой…

— Дыдве, — подсказала Аля.

— Ну да, к Дыдве. Но тебе же не допрыгнуть. Может, я тебя перетащу?

Антоша попробовал поднять Алю.

— Уй, тяжеленная ты какая! Аль, ты вот что. Ты подожди меня здесь. Я быстро. Только никуда не уходи отсюда! Я сейчас сбегаю. Может, я все и разузнаю. А может, найду. И мы тогда быстренько вернемся с солдатиком.

Антон махнул Але рукой и, разбежавшись, прыгнул сначала на одну кочку, потом на другую, потом на третью, наконец, на четвертую — раз, два, три, четыре! — и скрылся в осиновой рощице.

Аля опустилась на траву, пригорюнилась, принялась терпеливо ждать.

Антон тем временем вышел на дорогу, которая бежала через осиновую рощу. Дорога была странная — точно земля была сначала морем, а потом так и застыла в одночасье — волнами, потому что дорога шла то вниз, то вверх. На опушке росли четыре высоченные осины. Их большие, с тарелку, листья, трепетали на ветру и шелестели, шелестели. Антону показалось, что они что-то шепчут. Он прислушался. Оказалось, они пели песенку:

Антон не стал больше слушать эту чудную песенку, он стремился скорее повидать Дыдву — Четверку. Не успел он подойти к дому, как Четверка сама вышла на крыльцо. На ней был сомнительной чистоты передник, руки — все перепачканы мукой, на лице грустное, впрочем, даже и не грустное, а замученное выражение.

— Нет, — сказала она, — это все ужасно. Я просто не выношу детских слез, но и печь пироги — освободите меня от этого, печь пироги я тоже не умею. Не умею, и все тут!

И Четверка при этом даже топнула ногой. Тут она увидела Антона.

— Ты не плачешь? — спросила она у него с подозрением.

— Нет, — удивился Антон. — Я не плачу.

— Ну, хоть этот не плачет, — облегченно вздохнула Четверка. — Ведь что же такое творится? — продолжала она взволнованно. — Ну, задача. Обыкновенная задача, — говорила Четверка, не давая Антону вставить ни словечка, хотя он уже несколько раз говорил «кхе», чтоб наконец спросить о солдатике. — Вот, послушай. «Мама дала Зине четыре пирожка, а Кирюше на один пирожок меньше». Это что ж за безобразие, я тебя спрашиваю?

— Какое безобразие? — не понял Антон.

— Четыре пирожка — это хорошо. Четыре — прекрасно число. Но ведь на один меньше — это, если подумать хорошенько, будет три. Вот мальчик и расстраивается. Он хочет, чтоб у него тоже было столько же, сколько у сестры. То есть четыре. Он маленький, он плачет. А эта самая мама поделила пирожки и ушла на работу. И вот я пытаюсь испечь ему еще один пирожок, чтоб было поровну. И не умею. А мальчик все плачет и плачет. Ужас какой-то.