Павел Мисько - Красное небо

Я сразу направился туда.

Здание клуба было большое, приземистое, из отборных смолистых бревен. Гордость колхоза... Вдоль клуба тянулась крытая веранда, крышу по краю поддерживал ряд резных столбов. Это было любимое наше место, мы часто здесь играли. В левом конце веранды дверь вела в зал. В правом - в комнаты за сценой. Вдоль клуба у веранды росли молоденькие, лет шести-семи елочки.

Весь зал был заставлен крепкими, одна выше другой, скамьями. Они были со спинками и имели подставки для ног. Если надо было пробраться к стене или спрятаться от учителя, мы пролезали под лавками, как по туннелю, между двумя рядами ног.

Последние годы перед войной привозили уже звуковые фильмы, но продолжали показывать и немые. В конце зала, где ставили в проходе громоздкий киноаппарат, на одной из лавок прикрепляли динамо. Ручку этого таинственного динамо попеременно вращали хлопцы постарше. Давали попробовать и нам, малышам. Мы брались по два, и, слизывая с губ соленый пот, бесплатно смотрели, что происходило на экране.

Эх, как давно было то чудесное время!

Возле клуба было полно немцев. Сбежалась и детвора. Девчонки, сбившись табунком, глазели издали. А хлопцами верховодил Филька, он то и дело шнырял между немцами. Ни Степы, ни Петруся не было видно.

Я попробовал пересчитать немцев и сразу сбился: суетились, как муравьи. Одни разгружали машины, другие вытаскивали во двор зеленые скамьи и тут же разламывали и пилили их на дрова. Через открытые окна клуба валила пыль на веранду, на уже не белый снег летел мусор.

Только сейчас я заметил, что вместо многих елочек торчат одни пеньки: срубили немцы на метелки. И сразу защемило в груди. Мы так любили эти маленькие, колючие, как ежи, деревца!

Возле одной машины, которая еще не отъехала за волейбольную площадку, не стала в ряд с другими, офицер говорил что-то солдату и все показывал желтой кожаной перчаткой на кузов машины. Задний борт был откинут, брезент заброшен наверх, и видны были комоды, столы, разобранная кровать, чемоданы. В ответ солдат прищелкивал каблуками сапог и отвечал: "Яволь! Яволь!" Потом офицер подозвал к себе старосту и Гляка, которые о чем-то спорили, наблюдая, как немцы расправляются со скамьями. Офицер говорил тоном приказа, и Гляк все время ему козырял. Вскоре староста с Гляком и еще несколько солдат направились к грузовику, что стоял первым за волейбольной площадкой, а офицер - в клуб.

Машина уехала в деревню...

Солдат, что щелкал каблуками, забрался в машину с вещами и сразу крикнул ближайшим немцам:

- Ком цу мир! Шнель!

"Карл Шпайтель! - узнал я его. - Так это он, оказывается, денщиком у офицера!.. А смотри ты, как покрикивает..."

Шпайтель подвинул к краю кузова один бидон, потом второй.

- Спиритус! Га-га-га... - заржали солдаты, подхватывая бидоны и принюхиваясь. Они прищелкивали языками, что-то предлагали Шпайтелю. Тот сначала улыбался, а потом цыкнул на них и стал сыпать словами, как из пулемета. Солдаты примолкли и быстро забегали с вещами от машины к веранде.

И вдруг я отшатнулся, не поверил своим глазам. Из комнат за сценой вышла, держа перед собой тазик грязной воды, Таня. Отнесла тазик в сторонку, прополоскала и выжала красными от холода руками тряпку, выплеснула черную воду. Возвращаясь в комнаты, успела улыбнуться и что-то сказать Шпайтелю. Меня она словно и не заметила.

"Вот это да... Только тебя здесь и не хватало!" - задрожало все у меня внутри.

Я видел, что уже и компания Гляка-младшего работает на немцев: таскает в зал охапками напиленные и наколотые дрова. Филька дымит сигареткой заработал, поганец...

Вскоре вернулся грузовик. В кузове на огромной копне соломы лежали, задрав ноги, немцы. Один из них пиликал на губной гармошке. Из клуба вышел офицер, что-то скомандовал. Гармошка умолкла, шурша, полетела наземь солома. Запахло пылью и мышами...

Подъехала легковая машина, видимо, та, что промчалась впереди колонны к школе. Офицер подскочил к ней, взял правой рукой под козырек, а левой открыл дверцу. Из автомобиля, однако, никто не вышел. Показалось только плечо с блестящим, витым погоном и багровая, в две складки, шея. Не вылезая из машины, "шея" что-то сказала офицеру.

Тот еще раз козырнул: "Яволь, гер оберст!"

Дверца захлопнулась, машина уехала.

- Есть срочное задание... - вдруг услышал я над ухом шепот Степы. Я даже не заметил, когда он подошел вместе с Петрусем. - Есть задание... повторил Степа, почти не разжимая губ. - Нужно подсчитать, сколько здесь немцев будет на постое, какое у них оружие... Мы возле школы вертелись прогоняют...

Я плохо слушал Степу, я опять видел только Таню. Она выбежала на веранду и начала вытряхивать какие-то половики и коврик с красными оленями. В это время компаньоны Фильки переключились с дров на солому, набрали в охапки и потащили в клуб... И только тогда дошел до меня смысл сказанного Степой. Я тоже набрал соломы и понес ее вслед за ними. За мной Степа и Петрусь...

- О, гут, гут! - одобрительно покрикивали немцы.

Потом Рудяк пригнал еще две подводы с соломой. Привезли ее отец Петруся и Савка Прокурат. Во дворе сразу стало тесно и шумно. Мы не дожидались, пока солому свалят на снег, выдергивали с возов и таскали, таскали...

По углам большущего зала стояли кирпичные четырехгранные печки. Через раскрытые дверки видно было, как бушует в печках пламя. У стен в один ряд стояли скамейки. На них - один возле другого - карабины, автоматы, ручные пулеметы. Было оружие и на сцене. Мы сваливали солому вдоль этих скамеек, оставляя посреди зала проход метра на два, и все считали. Оружия было много. Пока хотя бы на глазок сосчитали, вдосталь наглотались пыли. Что-то около ста штук получилось.

Гляк привел с лопатами и метлами двух женщин - убрать веранду, подмести во дворе.

- Пан староста! Пан староста! - ходил вслед за Рудяком Савка Прокурат. - Вы ж не забудьте, что я давал солому. Хай немцы уменьшат мне налог... А? Пан староста!

- Да-да-да... - отмахивался от него Рудяк.

Отец Петруся ничего не клянчил. Согнувшись, засунув руки в рукава кожуха, он смотрел на все печальными глазами и вздыхал...

Опять выбежала Таня. Взяла у одной женщины из рук метлу, сама чисто вымела площадочку перед дверью, ступеньки, отдала метлу, отряхнув руки. Все!

- Ай, Та-анья, Та-анья!.. - восхищенно тянул Шпайтель.

Он вынул из кармана плоский прозрачный пакетик, надорвал угол и выковырнул из него две конфетки-монпансье.

- Данке шен! - чуть не присела Таня.

Больше я не мог выдержать такого пресмыкательства. Плюнул и пошел от клуба. Противно было до тошноты.

Петрусь увязался за мной.

- Ну и ну... Это ж надо так, а? Ты видел, Петрусь, что вытворяет эта "немка"?

- Видел... Поймать бы ее где-нибудь - и темную, как Глячку... Дать-дать, чтоб... - просипел Петрусь.