Алексей Пантелеев - Из старых записных книжек (1924-1947)

- Кто любит песню - два века проживет.

Баба-торговка:

- Ничего, я и без твоих песен проживу.

- Ну, что ж. Живите. Пожалуйста. Я вам не завидую.

* * *

Зацепа.

Высокий иконописный старик, слабый уже и высохший, но без единой сединки, торгует иконами, молитвенниками, медными крестиками.

Иногда, если покупатель задумывается, отдает крест бесплатно.

- Носи только.

Удивительно приятно смотреть, как он ест хлеб. На коленях расстелил платок, под кусок подставляет ладонь, крошки тщательно подбирает.

* * *

Там же.

Мрачный молодой человек с седым ежиком и с багрово загорелым обветренным лицом - владелец необыкновенного "тир-автомата". Это - целое сооружение из каких-то колес, кнопок, рычагов... Красное с никелем. Пистолет на стенке. Самодвижущаяся мишень. После удачного выстрела на голову счастливцу льется цветочный одеколон.

Насупленный хозяин восседает в кожаном седле - не то джигит, не то комбайнер. Зазывает публику зловещим голосом, с трудом пересиливая свою неразговорчивость, тоску, нелюдимость:

- Эй, пацаны! А ну, идите стрелять. А ну, подходи. Ну, что же вы?

Его боятся.

Представил, как он ночами изобретал, чертил, конструировал, обдумывал свой "бизнес".

И вот:

- Ну, что же вы?!!

Все есть. Не хватает таланта.

* * *

Там же и в тот же день. Кто-то принес продавать - фрак или визитку. Толпа окружила, смеется.

- Ну, на это покупателя не найдешь.

- Это какому-нибудь бывшему барину.

- Ага! Или - детскому писателю.

- Во-во! Именно. Детскому писателю!

Похоже, что выдумал. Нет, не выдумал. Именно так было сказано: детскому писателю. Я даже попятился и, может быть, покраснел, когда услышал эти добрые слова.

Какого детского писателя я могу представить в этом фраке? Только, пожалуй, одного: Даниила Ивановича Хармса.

* * *

Характерное для стариков и вообще для пожилых любование стариной, прошлым и восхваление его. У Бунина в "Худой траве" старуха говорит:

- Раньше и тучки не те были, всё зайчики да кусточки, а теперь облако грубое пошло...

Другая старуха, которую я хорошо знал, из бывших, уверяла, что нынче холода летом пошли потому, что "большевики полюс открыли".

* * *

На Зацепе.

- У кого четвертинка закупыренная есть?

То есть запечатанная, а не разливная.

* * *

Пятилетнюю девочку привели в большой магазин. Толкотня, очереди, шум, брань, особый дамский ажиотаж. Девочка постояла, постояла, не выдержала и взмолилась:

- Уведите меня из этого ада!

* * *

- Хорошо засыпать, зная, что на свете живет хоть один по-настоящему счастливый человек.

* * *

"Катя".

Он ходил в старинной большой люфовой фуражке, уже сильно потемневшей от времени.

* * *

Кто-то хорошо назвал передвижнические картины "либеральными фельетонами".

* * *

- Ах ты, нахалка-полтавка!

* * *

Варвара Константиновна Ж. - преинтересное создание, изобразить ее дело нелегкое. Она украинка (из Харькова или из-под Харькова). Художница. Училась музыке. Поет. В молодости была, вероятно, красива. Да и сейчас, когда молодость уже за спиной, находятся ценители и поклонники ее красот. Нынешний муж ее Михаил Семенович - личность, тоже заслуживающая внимания, - семь лет ждал, пока первый (или, может быть, третий) муж Варвары Константиновны, его сослуживец, попадет под трамвай. До этого любил молча. Зато сейчас блаженствует. Готов на коленках ползать перед своим кумиром.

А кумир его, действительно, похож на вылитого из бронзы идола. Гигант. В плечах косая сажень. Лицо цвета красной меди. Губы накрашены, и над ними, как и на подбородке, - пепельно-серый пушок. Волосы - должно быть, не крашенные еще - цвета воронова крыла. Челка или чубчик - тоже будто из чугуна вылитые: хочется пощелкать по этому чубчику пальцем и услышать, как звенит металл.

* * *

Твердила Иванович и Зубрила Петрович.

* * *

- Сколько вашей девочке?

- Два годика.

Почему "годика"? Ведь в этом возрасте год - целая вечность. Это уж потом, много позже, "годики" начнут мелькать, как столбы верстовые.

* * *

Рано утром. Коридор коммунальной квартиры. Молодой женский голос за дверью:

- Утро у Образцовых началось с ругани. Это хорошая примета.

* * *

Помянутая выше Варвара Конст. Ж. - в молодости страстно любила птиц и всяких маленьких зверьков (кроликов, белок, хомяков). Очень интересно, увлекательно рассказывает она о своих четвероногих и пернатых питомцах, в частности о том, как прирученная, одомашненная ею ворона (или сорока) воровала у соседей-дачников кольца, деньги и тому подобное и как Варвару Конст. обвинили в том, что она будто бы специально дрессирует на это своих птиц.

Она же - страстная любительница и рассказчица всяких "таинственных историй" и семейных мелодрам. Она давно нигде не служит, по утрам иногда "пишет маслом". Стены их большой комнаты увешаны ее шедеврами, это сплошь наивная мазня, натюрморты, собачки, женские головки, списанные с дешевых дореволюционных открыток. Единственный поклонник Варвары Константиновны и ценитель ее таланта - ее муж.

Варвара Константиновна - общественница. Натура деятельная, кипучая. Она и в жакте, и в избирательной комиссии, и - почему-то - в совете жен фронтовиков, хотя муж ее никогда фронтовиком не был. Может быть, был другой - тот, который попал под трамвай?

В прошлом году за свою общественную деятельность Варвара Константиновна получила орден - "Знак Почета". Вероятно, она существо небесполезное, много делает нужного, в частности для детей-сирот, но любит об этом говорить больше, чем позволяет самая скромная скромность.

Хвастливость ее и наивное тяготение ко всему громкому и мало-мальски известному иногда выглядит почти трогательно.

По первому (или второму) мужу В.К. в отдаленном родстве (вернее, свойстве) с В.Я.Шишковым. Рассказывала мне что-то о вдове Шишкова Клавочке.

- Мы с ней, между прочим, большие приятельницы.

- Да? А давно вы с ней знакомы?

- Давно ли? Как вам сказать. Мы на кладбище с ней познакомились, когда Вячеслава Яковлевича хоронили.

А разговор у нас шел месяца полтора спустя после смерти Шишкова.

- Я, между прочим, со многими писателями знакома. И с женами их. Жену Новикова-Прибоя тоже очень хорошо знаю. Тихонова Николая Семеновича тоже знаю.

- А с Николаем Семеновичем вы где познакомились?

- Где? Представьте себе - тоже на кладбище.

* * *

Жила на свете старуха. Восемьдесят два года просидела она в своей деревне, за околицу редко выходила.

Но вот вырастила сына, сын уехал на войну, отличился, получил большую должность в Ленинграде, женился, выписал к себе мамашу. Мамаша со своими узлами и корзинами доехала благополучно... В Питере встретил ее сын, уже немолодой человек в кожаном. Вот тут я их своими очами и лицезрел. Носильщика сын, понятное дело, не взял. Шел нагруженный узлами и корзинами. А сзади, задыхаясь, тоже нагруженная до отказа, тащилась мамаша. Охает, стонет, задыхается и говорит нараспев: