Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова

Сергей слушал внимательно. Ведь никто ему ничего подобного не рассказывал. Ему было интересно и немного страшно.

- Бабушка Манефа, значит, он злой?

Манефа Семеновна укоризненно качнула головой:

- Так говорить, Сереженька, тоже нельзя. Грех. Великий. За такие слова бог-то и наказать может. Но он очень добрый. Зря он никого не наказывает. Потому что доброта у него - бесконечная. Обидят его люди, прогневят, он терпит-терпит, и когда уж терпения совсем не хватит возьмет и покарает. А потом помилует. Да-да. Он милостивый. Ну, а тому, кто почитает бога, кто молится ему, - такому человеку бог завсегда помогает...

...Вскоре отец получил долгожданный отпуск.

- Давай, Сережка, махнем с тобой на рыбалку, - предложил Николай Михайлович. - На целую неделю, а то и больше. А? Что ты, брат, на это скажешь?

Сергей согласился с охотой. Он уже много раз ездил на рыбалку, и это занятие было у него одним из самых любимых. Посоветовались с Манефой Семеновной - она тоже не возражала.

- Глядишь, чего доброго, и мне рыбки на уху привезете, - улыбаясь краешками губ, пошутила она.

- Вы, Манефа Семеновна, не смейтесь. В Самарке знаете сколько рыбы! Великое множество. И мы вам обязательно привезем. Вот увидите. Соменка или сазана хорошего, - заверил Николай Михайлович.

- Дай бог. А рыбку я люблю. В нашем краю рыбы вдоволь. И в озерах и в реках - ну, прямо кишмя кишит. Вы вон собираетесь удочками ловить, а у нас с удочками и не возятся - сетями берут. Иные на весь год рыбный запас делают: и копченой, и сушеной, а в зиму - морозят.

- О запасах мы, конечно, не думаем, - возразил Николай Михайлович. Потому нам и сети без надобности. У нас рыбалкой занимаются люди ради удовольствия. Для отдыха.

- Оно, конечно, каждому свое, - согласилась Манефа Семеновна.

Решили ехать вечером следующего дня.

Начались сборы. Хотя лишнего и не брали ничего, сверток получился изрядный. Его с трудом удалось уместить на велосипедном багажнике. Продукты уложили в отцовский рюкзак. Удочки привязали к велосипедной раме. Сумку с червями и другой наживкой Сергей повесил себе через плечо. Пока собирались, Шарик все время вертелся под ногами, словно боялся, как бы не уехали без него. Но оставлять пса дома никто и не собирался.

У Николая Михайловича было на Самарке заветное место, куда он всегда и приезжал на рыбалку. Невысокий берег над затоном, вправо и влево тальниковые заросли, а за ними - старая дубовая роща. Дубы там - двум человекам не обхватить. Под их ветвями всегда густая тень, и как бы ни палило солнце, в роще держится прохлада. И от дождя можно укрыться под любым дубом. Затон не очень большой, но глубокий. Рыба в нем водилась.

Палатку Николай Михайлович поставил в роще под дубом-великаном, неподалеку от места ловли.

- Ну, пойдем закинем на пробу, - предложил он, когда все хозяйственные работы в лагере были окончены.

Клев шел дружно, но цеплялась главным образом мелочь. Все же на ужин рыбаки сварили первую свою уху. Не беда, что она была жидковата и пахла больше дымом, чем ухой, зато получилась такая вкусная, что нельзя сравнить ни с одним домашним супом.

Дни побежали.

Николай Михайлович и Сергей меньше рыбачили, больше отдыхали, купались, загорали. За удочки брались к вечеру и по утреннему холодку. Свежая рыба водилась у них всегда. Однажды им особенно повезло: Николай Михайлович в тот день выловил двух крупных сомят. Посоветовавшись, отец и сын решили преподнести их Манефе Семеновне. Николай Михайлович сам было собрался отвезти добычу, но мимо проезжал на лодке знакомый железнодорожник, и рыбу передали с ним.

Николай Михайлович старательно учил Сергея плавать, и мальчик сам не заметил, как стал настоящим пловцом. Оказалось, что это не такое уж трудное дело. Главное - не бояться, чуть бултыхаться, и вода сама тебя удержит. Научился Сергей, как и отец, лежать на воде, нырять, да не просто нырять где-нибудь у берега, на мелководье - это он умел делать и раньше, а на большой глубине, даже в самом затоне. Правда, рядом с Сергеем всегда был отец, и это придавало мальчику смелости. Но что из этого? Вот теперь посмотрела бы Таня! Она и по шейку-то боится в реку зайти, у берега плещется, руками и ногами царапает дно, и думает - плавает. Жаль, что Таня уехала, а то и ее можно было бы с собой взять. В палатке места хватило бы. Когда была жива мама, они втроем там помещались...

О чем бы Сергей ни думал, обязательно вспоминалась мать. И он грустил. А иногда даже плакал. Правда, плакал тихонько, украдкой, чтоб не заметил отец, ставший после смерти матери молчаливым и задумчивым. Сергей понимал, отчего это... Ведь и вправду, как хорошо жилось, когда они были втроем. Бывало, на рыбалке разожгут у палатки небольшой костерик, чтоб дымом комаров отпугивать, усядутся потеснее, и отец начнет рассказывать какую-нибудь интересную историю. Или тихонько затянут песню. Отец любил военные песни: про орленка, которому не хочется помирать в шестнадцать мальчишеских лет, про партизана-матроса Железняка, про сотню юных бойцов из буденовских войск и еще другие песни. А матери нравилась песня про одинокую гармонь, про письмо, в котором в каждой строчке только точки. А еще мать любила припевки и знала их столько, что, кажется, им не было ни конца ни края. Голос у нее был какой-то особенный, то он звенел громко и весело, так, что хотелось смеяться или даже пуститься в пляс, то становился тихим, задумчивым. А отец пел густым басом. Сергей тоже любил петь и знал все любимые песни отца и матери. Голос у него был почти такой, как у матери, и она говорила, что Сережка поет, точно вызванивает стеклянный колокольчик.

А вот теперь они почему-то не пели...

Однажды вечером, когда уже поужинали и легли спать, Сергей вспомнил свои разговоры с Манефой Семеновной и спросил отца:

- Пап, а тут у нас тоже бог есть?

- Какой бог? - удивился отец. - Ты откуда это взял?

- Бабушка Манефа говорила. - Сергей подробно рассказал о своих разговорах с Манефой Семеновной.

- Все это, сынок, выдумки, сказки старых людей. Как про сома, который будто живет в омуте. Помнишь? Нам с тобой они совсем ни к чему. Никакого бога нигде нет. Манефа Семеновна человек пожилой, у нее свои понятия о жизни, а у нас - свои. Мешать-то ей мы, конечно, не будем, но и сами жить по ее указке не станем. Каждому свое.

Сергей больше верил отцу, чем Манефе Семеновне, но она объясняла все так подробно и так уверенно, что рассказы ее у Сергея не вызывали никакого сомнения.

Домой рыбаки вернулись в назначенный день, как и уговаривались с Манефой Семеновной. Она поджидала их, а увидев, засуетилась и кинулась собирать на стол.

- Нет, погодите, - остановил ее Николай Михайлович, - сначала примите рыбешку на пирог. - Он хитровато подмигнул Сергею и вытряхнул из мешка прямо на пол огромную рыбину.