Радий Погодин - Дверь

- Свадьба.

- Как свадьба? А квартира?

- Что квартира? - поинтересовались девчонки.

Женщина завизжала, и заплакала, и завыла, и из всех этих невеселых звуков выяснилось, что Гена дал согласие на обмен своей двухкомнатной квартиры на соседскую однокомнатную и уже некоторый аванс взял. И успел израсходовать.

- Я задавлю эту шлюху! - кричала женщина. - Отравлю.

Нюрка пред нею предстала. Соседка побежала в милицию.

Пришел участковый. Выпить рюмку за молодых сначала отказался документы проверил.

- Все правильно. Ты знаешь, что он беспробудный? - спросил участковый у Зинки.

- Пробудится, - ответила она. - У него еще шанс есть.

- И ты так считаешь? - спросил участковый у Гены.

Гена поморщился. Он уже хорошо принял. Потом засмеялся и сказал:

- А вдруг?

- В этом деле вдруг не бывает. - Участковый налил себе рюмку водки и произнес тост, в котором предостерегал молодых от поспешности в смысле рождения детей.

- В вашей ситуации нужно, чтобы сначала муж вылечился и совсем, окончательно от водки отошел - обновился бы. А так, ну что же - желаю вам счастья. Совет да любовь.

Соседка билась в истерике на кухне под надзором Нюрки, а ее муж танцевал с девчонками.

Пьяного Гену уложили спать на тахту. Девчонки кутили до утра, постепенно утрачивая смысл происходящего. Кто-то давал руку на отсечение, что Зинка Гену подловила как дурачка, чтобы оттяпать у него одну комнату, - "через полгодика на развод подаст", "и молодец". Другие утверждали, что Зинка сама сумасшедшая. Третьи - что Гену нетрудно и посадить или сдать на принудительное лечение. Но это так, для болтовни, никто в это не верил, у каждого в груди жил праведный ужас, все понимали, что Зинка решила Гену спасти.

"Господи, господи, - говорили девчонки. - Бог, если ты есть, пусть даже в виде кубика, помоги нашей Зинке".

Утром Гена потребовал опохмелиться и снова уснул. Девчонки ушли на работу. Осталась с Зинкой только Нюрка.

- Хочешь, я у тебя поживу с недельку, - предложила она. - Не ляжешь же ты с этим пьяным в одну постель.

- Не лягу.

Гена проснулся, услышал эти слова.

- Протестую, - сказал. - Я тебе кто? И никаких. Если хочешь знать, я твой муж.

- Геночка, ты мне будешь мужем, только когда бросишь пить. Ну что за любовь, когда водкой разит. Что это за поцелуи?

- Такого уговора не было, - сказал Гена и снова заснул.

На третий день Гена, сине-зеленый, долго мочил голову под холодной струей, потом сушил ее у духовки и пошел на работу.

Работал он в магазине грузчиком.

Укладывая кирпич на ветру, Зинка зябла, а Нюрка даже кофточку расстегнула от предчувствия схватки.

В доме было полно мужиков. Они уже ползали на карачках - свадьбу играли. Крутили бутылку, и целовались, и ржали. На одном из них была скатерть - наверное, он невесту изображал. Гена лежал на тахте - спал. Мужики уходить не хотели, их позвал хозяин - и они, как им казалось, имели право.

У Нюрки лучше всего получался прямой. Она проводила удар молниеносно. Потом стряхивала кровь с кулака. Зинка била своим "костылем" сверху вниз по диагонали. Мужики были гордые, но слабые. Дольше всех продержался маленький и лопоухий улыбчивый мужичок. Он сидел по-турецки на кухне в углу, выдувал губами марш Мендельсона и подыгрывал на кастрюле. Зинка и Нюрка его не стали бить, взяли под руки и в той же позе вынесли в парадную. В парадной, сидя на полу возле батареи, мужичок запел высоким тревожным тенором: "Ты взойди, взойди, солнце красное..."

На следующий день вечером Зинка и Нюрка нашли Гену в пивбаре.

- Мужики, - сказала Зинка. - Это мой муж. Я хочу иметь от него детей. А какие дети от пьяницы?

- Дебилы, - дружно сказали любители пива.

- Так вот, - Зинка повернулась к прилавку, где в кучке сгрудились бармен и официанты и где Нюрка уже сдувала пену с кружки пива. - Особенно вы, - сказала Зинка. - Не давайте ему пить. Зачем вам скандалы? А мы с Нюркой на это очень способные. Нас милиция оправдает...

Круглое солнце висело над куполом Мухинского училища. Погода была красивая, но теплее от этого не становилось.

Петров думал, что крыши в Ленинграде надо бы красить в зеленое, тогда Ленинград еще больше приблизится к небу.

Петров озяб. Вспоминал он себя школьником в Свердловске в тот день, когда удрали на фронт Каюков и Лисичкин.

Тогда он слонялся по улицам, погруженный в бездонную пучину печали.

Под вечер он увидел, как через улицу, держась за шарфики, идут малыши. Щеки у них были впалые, глаза пристально-смиренные и тонкие пальцы, как лапки насекомых. Петрова что-то кольнуло больно, он понял, что это его земляки, что, останься там, он был бы таким же вот, проходящим сквозь сердце, или бы помер уже. Он проводил их, почему-то прячась за прохожих, до их детдома. А на следующий день собрал шоколад и конфеты все, что нашлось, - получилась полная коробка из-под башмаков.

Открыла ему нянечка, наверное тоже блокадница, спросила:

- Тесе кого?

- Заведующую.

- Зачем? - Глаза у нянечки были настороженные и фанатичные.

Петров открыл коробку.

- Пойдем, - сказала нянечка потеплевшим голосом. - Только ты сразу ей скажи, где украл. Она поймет, она педагог.

Но все обошлось. Директор, старая, седая, сказала:

- Спасибо, сынок, - и поцеловала, крепко обняв.

Дома конфет не хватились; пришел танкист Соломатин - тетин капитан, как его звал Петров, принес большую коробку шоколадных конфет "Мишка на Севере" - капитан отбывал в часть, и мама с тетей пошли его провожать.

На следующий день Саша Петров понес "мишек" в детдом. Встретила его та же нянечка, одетая в ватник и шерстяной платок. Она загородила дверь. От нее пахло лекарствами.

- Где воруешь?

- Я не ворую. Это подарок. Тетин капитан...

Санитарка побледнела, лицо ее стало голубовато-прозрачным.

- Жрете, - прохрипела она. - А у капитана жена есть. Может, дети. Может, померли... - Глаза у санитарки закатились под лоб, наверное она была нездорова. - Люди гибнут. Мрут люди... - Она вырвала коробку из Сашиных рук, швырнула ее на пол и стала топтать.

Саша увидел сквозь ее бледность, сквозь морщины, что не старая она, хоть и сгорбленная. Он попятился. Побежал. Чуть не попал под трехтонку.

А через месяц пришло письмо, что тетин капитан тяжело ранен, что пишет его товарищ по госпиталю, поскольку сам он еще "не того", - и больше писем от капитана не было.

И когда попадалась тете конфета "Мишка на Севере", она задумчиво вертела ее в пальцах и клала обратно в вазу. А Петров считал себя в чем-то виноватым.

- Александр Иванович, вы не слушаете, - сказала Зина.

- Слушаю, слушаю, - встрепенулся Петров. - Знаешь, немного задумался. Я бы не сказал, что тепло. Я бы сказал - прохладно.

- Не прохладно, а холодно. Обнимите меня за плечи. Мне нужно все рассказать.