Радий Погодин - Красные лошади

- И этому на территорию вход воспрещен, - с обидой сказал начальник. - Неуправляемый он.

Начальнику хотелось выступить перед городскими, долго учившимися художниками в роли скромного очевидца больших духовных преобразований, поскольку в городе из-за спешки и недостатка транспорта эти преобразования меньше заметны.

- Оба неуправляемые, - вздохнул начальник. - Ничего не поделаешь акселерация. Куда она нас приведет?..

Девушка засмеялась, присела и погладила Злодея по вздыбившемуся загривку. Злодей сложил уши - тут бы вот и рвануть запястье зубами. Непривычное ласковое прикосновение пугало его, но он стерпел, только наморщил нос и подтянул губу, обнажив верхние зубы.

Сережку Злодей воспринимал как нечто подобное себе, только более слабое, и поскольку он никогда не видел Сережку жующим, то и более голодное. Начальника лагеря Злодей не то что побаивался, но, понимая его характер неустойчивым, способным к неоправданному действию, при встрече сторонился и оглядывался - не запустит ли этот тоскующий человек в него чем-нибудь каменным. И сейчас он скалил клыки на начальника, который, по его мнению, вошел в сговор с проходящими экскурсантами, чтобы кого-то обидеть. Угрожающая нота вылетела из его утробы тяжелым шмелиным роем.

- Ну, мы пошли, - сказал толстопалый художник.

Другой, пятясь и глядя на девушку, добавил:

- Гений не гений, но братишка ваш гений.

Девушка засмеялась. Сережка подумал: "Что она все смеется?", но ощущать себя братом этой смеющейся девушки было приятно. Чтобы не разбивать иллюзию, он произнес грубовато:

- Пойдем. Чего тут...

Тучи спустились ниже, они как бы всасывали друг друга и набухали, образуя все новые и новые разноцветные клубни. Над головой шел процесс рождения дождя. Он сопровождался звуком, едва уловимым на слух, но нервы от этого звука напрягались, и тело сжималось в почтительном оцепенении перед простотой и величием происходящего.

Сережка перевел взгляд на растопыренные к небу клены, на вдруг задрожавшие березы, на дуб, одинокий здесь и отдельно стоящий, как колдун, в которого никто уже не верит, но все опасаются. По темной траве, вдоль беленых сиреневых стен заскользили красные лошади. Впереди них ступала босая девушка, у которой смех возникает так же естественно, как зарождается дождь в теплом небе. Подле девушкиных ног шла собака.

- Сюда, - сказал Сережка, подводя девушку к ризнице. - Я не пойду: заставит дрова колоть. Не терпит, когда у меня руки пустые. Не понимает, что человеку поразмышлять нужно.

Дверь и окно сторожихиного жилья глядели в монастырскую стену, в закуток, заваленный дровами. Дальше вдоль стены шел огород, морковь там росла, лук, укроп и картошка. За огородом, в тени шершавой березы, стоял то ли сарай, то ли будка.

Девушка постучала.

- Ты иди, - сказал ей Сережка. - Глухая она.

Девушка отворила дверь. Ее обдало запахом чистого жилья. Прямо у дверей эмалевой глыбой сверкал холодильник. Городские стулья жидконого толпились возле тяжелого стола с клиньями, каких уже мало по деревням осталось. За ситцевой занавеской, отделявшей часть комнаты, кто-то грозно храпел.

Злодей рыкнул. Он оглядывался не страшась, даже с некоторой наглинкой.

- Сильва! - раздался из-за занавески старческий голос. - Ты, окаянная?

Злодей рявкнул погромче.

- Нет, не Сильва. Однакось Злодей...

Занавеска раздвинулась. На кровати, свесив сухие ноги, сидела старуха. Старухи просыпаются сразу, не замечая перехода от сна к яви.

- Ты чего, дочка? - спросила она.

Девушка извинилась громко, как раз для старухиных глухих ушей.

- А я не спала, так лежала, для ног. - Старуха засмеялась, прикрыв беззубый рот ладошкой. Она веселилась, поправляя юбку на сухих коленях, посверкивая на девушку слезящимися от смеха глазами. - А я и не сплю храплю. Как лягу, так и храплю. Пастень на меня наседает.

- Кто? - спросила девушка.

- Пастень. У него тела нету, а вес есть. Как насядет, сразу почувствуешь, тут и спрашивай: "К худу или к добру?" Ответит: "К худу", значит, опасайся. Ответит: "К добру", - живи не страшась. Вот я и храплю. Не люблю я этого. А Сережка, бес, порицает... Ты не видела Сережку, где он там шляется?

- Он размышляет.

- Пусть размышляет. Дрова я с него спрошу... А Злодей-то, Злодей, смотри, к твоей ноге жмется. Совесть в нем, что ли, проснулась? Он хороший пес, только хозяина ему нету. Я бы себе взяла, да Сильва у меня.

Старуха принялась ругать Сильву, обвиняя ее в грехах и дурных наклонностях, происходящих от Сильвиной доброты и безответности.

- Всю окрестность своими страшными щенятами засорила. По деревням погляди. Как страшной, значит, Сильвин.

- И Злодей? - спросила девушка.

- Не-е, Злодей не тутошний. Такого даже Сильва родить не смогла бы. Разговаривая, старуха встала с кровати, открыла холодильник, налила молока в стакан и поставила на стол. - Пей садись молоко-то.

- Хорошо тут, - сказала девушка.

Старуха привычно кивнула.

- Дочка моя холодильник вот подарила, а молоко я у Насти беру. Дочка из Ленинграда приедет: "Ах-ох! Новгородская земля! Новгородская земля! Мама, ты счастливая, в архитектурном памятнике живешь!" Ты чего, дочка, зашла-то?

- Ночевать попроситься.

- А не-е... Ко мне не просись - глаз не сомкнешь, храплю я. Сережка, бес, говорит - концертно храплю. Ты иди в будку ночуй, к Сережке. Там раскладушка дочкина есть. Когда приезжает, там спит. - Старуха полезла в холодильник, нашарила там кусок обветренной колбасы, бросила Злодею.

Злодей отвернулся.

- Зажравши, - сказала старуха. - Экскурсанты по берегу ходят, бесы, он среди них зажравши.

- Съешь, - сказала девушка.

Злодей послушался, проглотил кусок, громко икнув.

Старуха посмотрела на него, головой покачала, на девушку перевела взгляд.

- Куда ж ты его возьмешь-то? На что он тебе?

- Я не думала... - Девушка уставилась на Злодея и засмеялась, словно заскакали тугие мячики.

- Не думала, - забрюзжала старуха. - Глазищи-то распустила на все стороны... Сережку покличь, скажи ему, бесу, чтобы шел молоко пить.

Сережка ждал девушку за углом.

- Иди молоко пей.

- Да не хочу я. Ко мне отфутболила? Я так и думал. У меня в будке мамина раскладушка стоит...

Сережка был не один, за его спиной возвышалась костистая фигура начальника. Друг на друга они не смотрели - произошел между ними мужской разговор.

- Мерзавец, - сказал начальник, глядя через Сережкину голову на Злодея.

Злодей рванулся к нему, но Сережка дорогу загородил.

- Дышите носом - собаки этого запаха не переваривают.

- Было. За консультацию выпили... не верю я модернистам, этим художникам, которые с бородами... И не держите собаку, пусть ест. Меня все едят, потому что я не могу сказать твердо "нет".

Начальник устремил взор в свое недалекое прошлое, на тот роковой перекресток, где судьба перевела стрелку его жизни на другой путь.