П. Хорлоо - Мальчик из Гоби

Шарав смутился еще больше. Выпучив для вящей убедительности глаза и глядя по очереди то на отца, то на сына, он принялся оправдываться:

— А что? Правду я говорю! Зориг — совсем глупый. Ну кто, скажи, во время пастьбы овец забирается в пещеру и спит? И все у него так. Если на него не кричать, толку не будет!

Потом, немного успокоившись, он набил трубку и обратился к Тугэлдэру:

— А ты хочешь учиться?

— Очень! — быстро сказал Тугэлдэр.

— Вот видишь! А Зориг не хочет. Он…

И тут Тугэлдэр не выдержал:

— Что вы! Зориг очень хочет учиться! Он только и говорит о том, чтобы нам вместе поехать в школу…

— Вот вести ты себя не умеешь, — хмуря брови, оборвал его Шарав. — Дети не должны вмешиваться, когда говорят старшие.

— Ладно, — улыбнулся сыну Сандаг. — Его ведь не переспоришь. Плетью обуха не перешибешь. Скажи, Шарав, ты по дороге не видел наших верблюдов?

Шарав отрицательно покачал головой, поднялся и, пошатываясь, подошел к своему коню.

Сандаг тоже встал и, вскочив на коня, сказал:

— Ну, я поеду. Гони, сынок, овец к дому. А ты, Шарав, побереги коня. Он у тебя весь в мыле. Смотри, загонишь!

Тугэлдэр поскакал к стаду. Он ехал через степь, напоенную ароматом трав, и с горечью думал о том, что вечером надо встретиться с Зоригом и все ему рассказать.

У коновязи нетерпеливо бил копытом красивый серый однолеток с подстриженной гривой. Он рвался к табуну — тот косяком уходил в степь. На нем было красное седло с чепраком из желтой сыромятной кожи.

Из юрты вышел Сандаг, он вытащил из-за пояса приготовленный аркан и направился к коновязи.

Следом за ним выбежал Тугэлдэр. Вскочив в седло, он хлестнул коня и поскакал к табуну.

— Потише! — крикнул ему вдогонку Сандаг, провожая сына ласковым взглядом.

Догнав табун, Тугэлдэр остановил его и вдруг увидел бегущего навстречу Зорига. Лицо у него было заплакано.

«Что это он? Может быть, упал с коня?» — встревожился Тугэлдэр.

— Что с тобой? — спросил он приятеля.

— Если бы у меня был отец… — начал Зориг и снова заплакал.

Оказывается, вернувшись домой, Шарав избил жену и Зорига.

— Твой отчим не любит тебя. Не хочет отпускать в школу, — нахмурился Тугэлдэр и рассказал о разговоре своего отца с Шаравом.

— Пусть говорит, что хочет, все равно поеду учиться, — всхлипывал Зориг.

— А как? — растерялся Тугэлдэр.

— Убегу — и все!

— Убегать не надо, лучше упроси мать.

— Она боится отчима, не посмеет его ослушаться. Другого выхода нет. Я убегу! — Зориг вытер слезы и, подоткнув тэрлик, потуже затянул пояс.

…Был лунный осенний вечер. Привязав телят к натянутой на колья веревке, Тугэлдэр вошел в юрту, освещенную мягким светом очага.

Мать помешивала кипятившееся в котле молоко. Она налила сыну большую кружку, и тот уселся на корточки рядом с огнем. Было светло, тепло и уютно, попахивало аргалом, и наработавшийся за день Тугэлдэр чувствовал, как по всему телу разливается приятная истома.

Вошел Сандаг. Он тоже сел у очага, пригладил волосы и, вытерев рукой потное лицо, с улыбкой спросил:

— Ну как, сын, видел обновку?

— Какую? Нет! — с загоревшимися от любопытства глазами ответил Тугэлдэр.

— Боюсь, что они будут ему великоваты, — сказала мать, доставая из сундука новенькие сапоги.

Тугэлдэр вскочил, мгновенно натянул сапоги.

— Да они мне как раз! — радостно воскликнул он.

— Смотри-ка, отец! В сапогах он совсем взрослый. И нарядный! В таких сапожках придется и учиться как следует. — Мать засмеялась и поцеловала сына в голову.

Вдруг кто-то свистнул, залилась звонким лаем собака.

Тугэлдэр выскочил во двор и увидел поджидавшего его Зорига. Они вошли в юрту.

Мальчики выпили молока, поели творога, а потом легли спать.

— Больше он не бил тебя? — шепотом спросил Тугэлдэр.

— Нет. Правда, он все время злился, но к нам приехал лама Моло́м, и отец больше меня не тронул. Но все равно я решил переночевать у вас, — ответил Зориг.

Все в юрте уснули, и только Зоригу не спалось… Неужели ему так и не разрешат учиться? Нет, он добьется своего, он окончит сомонную школу, а потом поедет учиться в город. Говорят, в городе школа большая и красивая. Вот будет здорово, если их с Тугэлдэром посадят за одну парту. А в летние каникулы он приедет в свое кочевье повидаться с матерью. Она его небось сразу и не узнает, ведь к тому времени он очень вырастет. Но как быть теперь?.. Придется уехать не сказав ничего даже матери. Она, конечно, обидится. И главное — как бы отчим опять не избил ее. А то, чего доброго, выгнать может. Ему никого не жаль… Ворочаясь с боку на бок, Зориг наконец заснул. Ему снилось, будто он с матерью летит в самолете по голубому, ясному небу. Вот они пронеслись над вершиной какой-то горы, и перед ними открылись широкие улицы с красивыми высокими домами и огромными дворцами.

«Что это, мама?» — спрашивает Зориг.

«Улан-Батор. Вон видишь то высокое здание — на шпиле его сверкает пятиконечная звезда? Это школа, там ты будешь учиться», — отвечает мать.

Зориг от радости хлопает в ладоши…

Проснувшись, Зориг не сразу понял, где он. Не было ни самолета, ни гула мотора, ни прекрасных улиц. В юрте тихо, слышно лишь похрапывание отца Тугэлдэра.

Солнце поднялось уже высоко, и его лучи, проникая через дымовое отверстие юрты, освещали верхнюю часть решетчатой стены. Молом только что — встал. Он не спеша накинул дэл, кое-как умылся, вытер свое морщинистое лицо, протер концом полотенца гноящиеся глаза. Теперь он сидел на стеганом матраце в северной части юрты.

У деревянной кровати, на которой лежали войлочные матрацы, обшитые по краям коричневой тканью, сидел Шарав в подбитом мехом желтом чесучовом дэле и пил чай.

— Налей учителю чаю! — крикнул он жене, раздувавшей огонь в очаге.

Норжма́ живо вскочила и подошла к гостю.

— Позвольте вашу чашку, учитель, — тихо обратилась она к ламе.

Шептавший молитвы Молом взял стоявшую возле него деревянную чашку и с важным видом подал ее Норжме.

Она налила чаю и, держа чашку обеими руками, поднесла ламе. Руки у нее дрожали.

— Не можешь даже как следует чаю подать человеку! Эх ты, трясучка!.. — криво усмехнулся Шарав и заискивающе обратился к ламе: — Вы сегодня собираетесь ехать, учитель?

Молом кивнул, продолжая прихлебывать чай и издавая звуки, очень напоминающие чавканье пьющего верблюда.

Выбивая трубку о каменный цоколь железной печки, Шарав покосился на Норжму.

— Где Зориг? Пусть приведет коня учителю!

Норжма молча вышла из юрты.

В ясном, голубом небе ярко светило осеннее желтое солнце. Было тепло и тихо. Норжма огляделась. Невдалеке пасся скот, но Зорига на пастбище не было. «Где он может быть? И как найти коня этого ламы?.. Опять Шарав изобьет сына… Бедный мальчик. Ему так хочется учиться… Что бы такое придумать? Как же все-таки отправить его в школу?» Норжма вздохнула и, поставив на плечо поломанную корзинку, нехотя побрела в степь.