Ольга Терентьева - Первая книга отличника

В Ленинград приехал Марк Шагал. Его повели в театр имени М. Горького. Там его увидел в зале художник Ковенчук.

Он быстро нарисовал портрет Шагала, в антракте подошел к нему и говорит:

– Это шарж на вас, Марк Захарович.

– Не похоже, – отвечает Шагал.

Ковенчук:

– А вы поправьте.

Шагал подумал, улыбнулся и ответил:

– Это вам будет слишком дорого стоить.

Хармс говорил:

– Телефон у меня простой – 32–08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев.

Однажды английский физик Резерфорд, зайдя в лабораторию, застал в ней, несмотря на поздний час, одного из своих учеников.

– Что вы делаете так поздно? – спросил Резерфорд молодого ученого.

– Работаю, – последовал ответ.

– А что вы делаете днем?

– Конечно, работаю.

– И рано утром тоже работаете?

– Да, профессор, и утром работаю, – подтвердил тот, рассчитывая на похвалу учителя.

Резерфорд помрачнел и закончил разговор вопросом:

– Послушайте, а когда же вы думаете?

Княгиня Голицына, урожденная графиня Шувалова, известная в конце девятнадцатого века своею любезностью и французскими стихотворениями, царствовала в петербургских и заграничных салонах. Она привязалась к Татьяне из "Евгения Онегина". Однажды она спросила Пушкина: "Что вы думаете сделать с Татьяною? Умоляю вас, устройте хорошенько ее участь." – "Не волнуйтесь, сударыня, – отвечал он, смеясь – выдам ее замуж за генерал-адъютанта." – "Вот и прекрасно, – сказала княгиня. – Благодарю."

Однажды в Английском клубе приезжий помещик, любивший приукрасить, рассказывая за обедом о стерляди, которая водится в Волге, преувеличил ее длину.

– Раз, – сказал он, – перед самым моим домом мои люди вытащили стерлядь, вы не поверите, но, уверяю вас, длина ее вот отсюда… до…

Помещик, не договаривая фразы, протянул руку с одного конца длинного стола по направлению к другому, противоположному концу, где сидел Иван Андреевич Крылов. Тогда последний, сказал:

– Позвольте, я отодвинусь, чтобы пропустить вашу стерлядь.

У генерала Ермолова спросили об одном генерале, каков он в сражении. "Застенчив", – ответил Ермолов.

Как-то к Марку Твену, который возглавлял редакцию газеты, ворвался вооруженный грабитель.

– Руки вверх! – закричал он. – Кошелек или жизнь!

– Ну, слава богу! А я думал, опять кто-то стихи принес.

Уинстону Черчиллю задали вопрос, каким талантом, по его мнению, должен обладать политик.

– Он должен уметь, предвидеть, что произойдет завтра, и уметь объяснить, почему это не произошло…

Однажды командир лейб-гвардии Финляндского полка (в николаевское время) генерал Н.Ф. Воропонов слушал на репетиции развода, как музыканты играли австрийский сбор и вдруг, подойдя к управляющему оркестром офицеру Титову, сказал:

– Извольте наказать этого музыканта, он лентяй!

– За что, ваше превосходительство?

– Я заметил, что он редко приставляет свой инструмент к губам.

– Да это так следует по правилам генерал-баса.

– Какой генерал-бас? Я здесь генерал.

Альберт Эйнштейн приехал к индейскому племени в штате Аризона. К изумлению гидов и экскурсантов, индейцы резервации, узнав Эйнштейна, подарили ему национальный костюм и торжественно присвоили ему титул "Вождь великой относительности".

Один московский купец жаловался на соседа, что корова последнего, забравшись к нему в огород, поела капусту и принесла ему убытку на триста рублей. Петр I находился в это время в Москве. Провидя беду, он приказал суду освидетельствовать огород и узнать, сколько поедено капусты и причинено убытку.

Оказалось, что весь убыток не превышает трех рублей. тогда государь приказал взыскать с бессовестного просителя триста рублей и отдать ответчику, да сверх того взыскать с ябедника три тысячи на постройку мундиров солдатам Преображенского полка, а чтобы московское купечество не забыло этого решения, ябеднику приказано было писаться с тех пор Капустиным.

Суворов говорил: "Уступленный пост можно снова занять, а потеря людей невозвратима, нередко один человек дороже самого поста". Суворов также говорил: "Деньги дороги, жизнь человека еще дороже, а время – всего дороже. Упущенное время – невозвратимая потеря" и "Неприятелю время давать не должно".

В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом. При первом своем приезде в Петербург его приняла императрица и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Государыню предупредили, что адмирал почти не бывал в хороших обществах и иногда употребляет неприличные выражения, может не угодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании.

На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал. Не привыкнув говорить в присутствии императрицы он робел, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся и наконец пришел в такое оживление, что кричал, махал руками и горячился, как при разговоре с равным себе. Описав битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл: ругал трусов-шведов такими словами, которые можно услышать только в народе. "Я их… Я их…", – кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресла и упал императрице в ноги.

– Виноват, матушка, ваше императорское величество.

– Ничего, – сказала Екатерина II, не дав заметить, что поняла непристойные выражения, – ничего, Василий Яковлевич, продолжайте – я ваших морских терминов не разумею.

Она так простодушно говорила это, что старик от души поверил, опять сел и закончил рассказ.

Однажды Чарли Чаплина спросили:

– Куда бы вам хотелось попасть после смерти – в ад или в рай?

– На это трудно ответить сразу, – сказал великий актер. – С точки зрения климата преимущество, конечно, на стороне рая. Но если подходить к этому с точки зрения хорошего общества, то пожалуй, следует выбрать ад.

– Сколько бы вы хотели зарабатывать, чтобы считать себя счастливым? – спросили у Бернарда Шоу.

– Столько, сколько я зарабатываю по мнению своих соседей, – ответил Шоу.

Как-то Дюма-отца спросили, что он думает о так называемых супружеских оковах.

– Супружеские оковы, – ответил Дюма-отец, – так тяжелы, что их можно нести только вдвоем, а иногда и втроем.

Когда при въезде в Америку таможенник спросил Оскара Уйльда, не везет ли он с собой каких-нибудь ценностей, он ответил: "Ничего, кроме гения!"