Лев Кассиль - Дорогие мои мальчишки

Таков был Валерка Черепашкин — мыслитель и поэт, историк города Затонска и один из старейших синегорцев.

Ему было двенадцать с половиной лет.

Толстый Тимка Жохов, большеголовый увалень, прозванный Тимкой-Тимсоном, был верным спутником и телохранителем слабенького Валерки. Тимке недавно минуло четырнадцать лет. Больше всего любил он арбузы и дыни, слыл бахчеводом. Человек он был положительный, двигался и думал не спеша, не отличался многословием и обычно во всех случаях жизни предоставлял за себя слово речистому Валерке.

Так было и на этот раз.

Увидев, как из-за угла, где стоял на дозоре один из приятелей Тимки, трижды блеснуло зеркальце, что было условным знаком, Валерка встрепенулся, поправил галстук и вопросительно посмотрел на товарища:

— Юрка сигналит. Ты сам подойдёшь, Тимка, или я первый?

— Сам, — отвечал Тимсон.

Глистообразная фигура Ходули показалась из-за угла. Тимка заложил руки в карманы широких штанов и не спеша пошёл навстречу. За ним неотступно следовал Валерка.

— А, обнявшись крепче двух друзей! Пионер — всем детям пример! В полной амбиции при всей амуниции! — заговорил своим писклявым голосом Ходуля. — Будь готов — всегда готов. Сколько зим, сколько лет, гутен таг, бонжур, привет!

Он паясничал, тараторил, но его нагловатые глазки посматривали на карманы Тимки, в которых грозно шевелились тяжёлые кулаки. Тимсон молча напирал.

— Ну, вы чего? — забеспокоился Ходуля. — Вы не очень-то, а то как крикну наших ребят рядом тут, тогда узнаете. Что вы за мной ходите? Я ещё на базаре вас заприметил. Думаешь, если палец больной, так я приложить не смогу? Знаешь, блеснула шашка, раз и два, и покатилась голова…

— Тимка, дай я ему всё скажу, ладно? — спросил Валерий у Тимки.

— Валяй! — сказал Тимсон.

— Лёшка, имей в виду, — заторопился Валерка, бледнея от волнения, — имей в виду, что мы всё знаем, и тебе это так, даром, не пройдёт. Тебя, кажется, предупреждали, чтобы ты Бутырева не трогал. Если добром не понимаешь…

— Чего такое? — завопил уже совсем фистулой Ходуля. — Ты видел, чтобы я Капку трогал? Нужен он мне, Капка ваш! Подумаешь, в песчаных степях Аравийской земли три гордые пальмы высоко росли… Охота была связываться! Ты видел, чтобы я его трогал?

— Тимка, сказать ему всё? Пускай всё знает.

— Пускай, — сказал Тимка.

— Так имей в виду, Лёшка, — почти закричал Валерка, — мы всё знаем! Это ты подговорил Юрку Гундосова, Петьку Бирюка и Митьку с переправы, всех свищевских ваших, чтобы они Капку так… Нам всё известно.

— Факт, — подтвердил Тимсон.

— Чем докажешь? — высокомерно сказал Ходуля.

— Гляди, — сказал Тимка, поднося к носу Ходули свой тяжеловесный кулак, — раздокажу. Вещественно.

— Тимсон, Тимсон, забыл уговор? — предупредил Валерка.

— Знаю, — пробормотал Тимка, вздохнул и вытер вспотевший лоб.

Он упарился от такого длинного разговора. Эх, если бы только не запрещение, он бы сейчас показал этому долгоногому!

Валерка взял приятеля за локоть. Тимка ещё тяжело дышал.

— Можно, я разок ему? — умоляюще шепнул он Валерке.

— А Капка что говорил, забыл? Вчера бы действовал, а сегодня уж нечего после драки кулаками махать. Молчал бы уж лучше!

— Молчу, — сказал Тимсон.

А Ходуля, воспользовавшись тем, что они оставили его в покое, быстро пошёл к воротам завода, но у самой табельной будки обернулся и вытащил из кармана бумажку.

Он показал её издали, оторвал угол, скрутил цигарку, а остаток скомкал, бросил в траву и притопнул ногой. Валерка и Тимка успели заметить на клочке знакомый герб.

— На перчатку средь диких зверей он глядит и смелой рукой поднимает! — крикнул Ходуля и скрылся в проходной.

— Кажется, догадался, что от нас, — с испугом произнёс Валерка.

— Похоже, — согласился Тимсон.

— Ну и пускай! — воскликнул Валерка.

— Пора, — сказал Тимсон.

Они были ещё так захвачены только что состоявшимся разговором, что не заметили сигналов с угла, где стоял их дозорный. Напрасно бедняга сигналил им зеркальцем: они не видели. Тогда паренёк подбежал к ним и сообщил что-то вполголоса.

— Ну да, ври! — не поверил Тимка.

— Честное слово, Отвага и Верность!.. Серёжка прибежал, сам видел.

— Вот это новость, а?.. Тимсон, — возбуждённо заговорил Валерка, — который теперь час?

Как бы в ответ на это, высоко и заливчато затрубил гудок Судоремонтного. Валерка выхватил из папки тетрадку, послюнил карандаш и вписал:

«Сегодня в 7 часов 00 минут было обнаружено…»

Но что было обнаружено в 7 часов 00 минут этого исторического дня, об этом можно будет узнать лишь в следующей главе.

Новость, которую решил занести в летопись города Затонска Валерка Черепашкин, первыми узнали галки в школьном саду. Их всполошили резкие, непривычные звуки дудок, голосивших в пустых ещё вчера коридорах школьного здания, и многолюдье на дворе школы. И окончательно всполошил галок плотный узелок материи, который быстро взлетел по высокой мачте и с треском развернулся над деревьями, превратившись в большой флаг с синей полосой внизу и с красной звездой рядом с серпом-молотом на белом поле. Галки, проклиная всё на свете, грозя страшными карами, кружились над потревоженным садом.

Потом эту новость узнала Рима Бутырева. Она поставила дома греть воду для стирки, отвела Нюшку в детский сад, а сама побежала в булочную за хлебом. Она быстро шла, размахивая пустой кошёлкой, платок размотался и съехал с головы, ветер трепал её красивые, с золотистым отливом волосы. Она переходила большие лужи, смотрясь в воду. Небо с облаками отражалось в лужах; казалось, что под ногами бездонная глубина, легонько кружилась голова, и боязно было ступать в зеркальную пустоту. Кроме того, галоши, оставшиеся от матери, были велики Риме, и ей всю дорогу приходилось воевать с ними, а шоссе было мокрое, раскисшее, и галоши вязли в грязи. Вот теперь левая галоша отстала.

«Стой ты! — сердилась про себя Рима. — Вот так… надевайся обратно. — Тут она спохватилась, что с правой ноги галоша исчезла. — Ой, миленькие, правую совсем потеряла!..Опять надо возвращаться назад. Честное слово, целый час хожу!.. Как найду сейчас правую, так обе галоши в руки возьму и так пойду. Мимо школы буду идти, тогда обуюсь».

Она повернулась, чтобы идти назад за потерянной галошей, и сошла с середины улицы на тротуар, как вдруг с подъезда школы раздался громкий оклик:

— Эй, на берегу, малость возьми курс левее! Слышишь, девочка или гражданка, как ты там?.. Я тебе, кажется, ясно семафорю.