Фабиан Гарин - Таинственная бутылка

— Далеко они, дяденька?

— Далеко-о-о! На Урале. Про Калату слышал?

— Нет, — ответил Сеня.

Тридцать два года безвыездно там прожил. Завод у нас большой, медь варят. По вечерам над заводом зарево стоит. А теперь вон куда война занесла.

Сеня уловил в словах шофера недовольство и примирительно сказал:

— Наши места тоже хорошие.

Шофер не хотел затевать спора и потому снисходительно ответил:

— Про ваши места я ничего плохого не сказал, каждому свое нравится. Тебе — Калининские леса, а мне — Уральские горы.

Обратной дорогой возвращались молча.

Когда вода в радиатор была налита, шофер опустил капот, достал из-под сиденья кабины сверток и пошел в избу. Мария Никитична завесила окна платками и зажгла лампу. На стенах заколыхались лохматые тени.

— Садитесь кушать, — предложила Мария Никитична, — хлеба только мало.

— Хлеб у меня есть, хозяйка, — и шофер, развернув сверток, достал буханку и жестяную банку, — уж я вас консервами угощу.

Он вынул из кармана складной нож, раскрыл его и ударил острием по банке. Лезвие вошло наполовину. Сеня с любопытством следил за тем, как шофер, нажимая на клинок ножа, резал податливую жесть.

— Оставайтесь ночевать, — предложила Мария Никитична.

— Спасибо, хозяйка! В темноте действительно не слажу с мотором. Светает теперь рано. Вздремну мало-мало, а утром раз-раз и все сделаю.

— Издалека будете? — спросила Мария Никитична.

— Дяденька с Урала, — вмешался Сеня.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Мария Никитична.

— Мы уж обо всем поговорили — и об Урале, и об отряде, и о Димке с Петькой.

— А часть ваша где? — снова спросила Мария Никитична.

— Километров десять отсюда. В Кочках.

— Знаю, я все здешние места знаю. Как вас зовут?

— Федор. Дома у меня тоже сынок остался, поменьше вашего. — Он подвинул коробку с консервами на середину

стола и добавил — Ешьте, хозяйка! И ты, Чашечка, ешь!

— Вы и прозвище его знаете? — улыбнулась Мария Никитична.

— Мы пока по воду шли, он все и рассказал.

— Нет, не все, — перебил Сеня, — я про батю не рассказал.

— А батя где? — спросил Федор.

Мария Никитична тяжело вздохнула.

— Четвертый месяц нет писем, — сказала она, — может шлет, да не доходят. Весь сорок первый год писал, а потом перестал.

— Лихая година, хозяйка. Но только беспокоиться не надо. Почта работает, как мотор на моей машине. Я вот сам второй месяц писем не получаю, а в другой раз сразу три пойдут.

— И я так думаю, — согласилась Мария Никитична.

Федор ел медленно. Густо накладывая на хлеб консервы, он широко раскрывал рот и откусывал большие куски. Лицо у него было маленькое, нос прямой, а голос мягкий, приветливый.

Мария Никитична встала из-за стола и направилась к кровати.

— Ложитесь тут, — предложила она Федору, — а мы с Сеней на печи.

— Я машину не оставлю. Вот бы сена или соломы раздобыть и любо-дорого как высплюсь. Ночи-то ведь теплые.

— Мамка, мне можно с дядей Федей? — попросил Сеня.

— Конечно, мамаша позволит, — сказал шофер.

Вышли на улицу. Федор поднял Сеню и поставил на скат, а Сеня, ухватившись за борт, полез в кузов. Мария Никитична сходила за одеялом, потом принесла охапку сена. Федор разбросал сено и лег на спину, подложив руки под голову. Сеня, подражая водителю, лег тоже на спину и стал следить за звездами. Прищурит глаза — и у каждой звезды появляются дрожащие лучи. Черной стеной стоял неподвижно лес. Над оврагом, тянувшимся к ржаному полю, клубилась туманная дымка. На зареченской стороне лаяла собака..

— Дядя, — спросил Сеня, — вот вы все знаете. Скажите, когда война кончится?

— Должно быть скоро, сынок.

— А вы фашистов убивали?

— Не приходилось. Наша часть ремонтная, в боях не участвуем.

— Дядя Федя, еще я что хотел сказать, достаньте мне винтовку. Знаете, я тогда что натворю?

— Не могу. Каждый боец головой отвечает за оружие,

— Тогда патронов.

— А из чего стрелять будешь? — усмехнулся Федор.

— Сам смастерю ружье, — уверенно ответил Сеня.

— Ладно! Спи, утром поговорим.

Шофер погасил папиросу, бросил окурок за борт, повернулся на бок и уснул. Сеня еще долго лежал на спине, прислушивался к ночным шорохам, смотрел на звезды — мерцает звездочка, потом вдруг сорвется и полетит вниз, вспыхнув огненной дужкой.

Под утро Сеня проснулся от холода. Солнце еще не вставало, только край тучки окрасился на востоке ярким золотом. На крышах домов, на кустах и придорожной траве лежала роса. Радостно пели птицы. Шофер еще крепко спал. Поеживаясь, Сеня потихоньку вылез из машины и побежал в избу досыпать. Проснулся он, когда солнце уже ярко светило на ясном безоблачном небе. Бросился на улицу — машины нет.

— Мамка, а где дядя Федор? — спросил он с дрожью в голосе.

— Уехал.

— Патроны оставил?

— Какие там еще патроны? — удивилась Мария Никитична.

— Эх, обманщик, — рассердился Сеня, — пусть только другой раз приедет, я ему гвоздем шину проткну, будет знать как дурачить.

— Не стыдно тебе глупости говорить, — рассердилась Мария Никитична, — бессовестный ты, машина-то ведь Советской Армии.

Сеня смущенно умолк и вышел из дому.

Сеня сидел за столом, макал хлеб в молоко и все думал про дядю Федю. «Придет время, — рассуждал он, — доберусь до Кочек, тогда и патронов достану и даже ружье. Держитесь, Димка и Петька!»

За окном раздался свист: Фью! Фью! Фью! Пауза — и снова три раза:; фью-фью-фью. Условный знак — так Дима собирал отряд.

Сеня залпом допил молоко и поспешил на улицу. За плетнем стояли Дима с Петей. За ними в полном боевом порядке весь отряд: в первом ряду Ваня Косых — самый высокий из ребят. Волосы ежиком, руки проворные, цепкие. Рядом с Ваней Миша Бубенчиков, хилый, бледный от частых приступов малярии. После того как учительница Антонина Федоровна прочитала ребятам в школе рассказ Чехова «Мальчики», Бубенчикова стали звать «бледнолицый брат мой».

Антонина Федоровна, с ямочками на розовых щеках и строгими черными глазами, считалась лучшей учительницей в районе. Когда началась война, она неожиданно исчезла из села. Никому ничего не сказала, ни с кем не попрощалась. Через три месяца привезли из района газету «Зиамя коммуны». В газете писалось, что санитарка А. Ф. Белько под огнем противника вынесла тридцать раненых с поля боя и награждена за это орденом. Ребята гордились ею, даже письмо написали, сложили треугольником и указали адрес: «В редакцию газеты «Знамя коммуны». Переслать санитарной сестре орденоносцу Антонине Федоровне Белько».

Во втором ряду стоял маленький, толстенький Толя Шаповалов, такой же драчун, как и Зубарев, за ним Минька Котиков с желтыми, как солома, волосами.