Петр Полевой - Сказка об Илье Муромце

Изложилъ П. Полевой.

Съ рисунками М. В. Нестерова.

Дозволено Цензурою. Москва, 1887 г. августа 15 дня.

Не сине море всколыхалося, не вьюга въ полѣ подымалася, не буйный вѣтеръ по степному простору разгуливалъ — подымались на святую Русь грозные вороги, налетали на ея чело хищные вороны, облегали ее со всѣхъ сторонъ, словно тучи черныя. Изъ степей нагоняли ихъ буйные вѣтры, съ морей наносили ихъ буйныя волны, изъ-за горъ выводили злые люди. И давно-бы Русь пошатнулася, кабы не было въ ней духа русскаго, не было силы храбрости на борьбу съ иновѣрными, не родилось бы могучихъ богатырей, готовыхъ голову сложить за землю Русскую и за вѣру православную. Много тѣхъ богатырей на Руси перебыло и никогда они на Руси не переведутся, покуда будетъ стоять земля Русская, пока не пойдетъ вспять Волга-матушка. Бились тѣ богатыри и съ разбойниками, бились они и съ силой несмѣтною иноземною, бились и съ злобой людского ненавистною, и дошла ихъ слава до насъ въ пѣсняхъ, и будутъ жить долѣе нашего вѣка… Вотъ по этимъ-то старымъ пѣснямъ и разскажемъ мы о знаменитомъ русскомъ богатырѣ Ильѣ Муромцѣ.

Подъ славнымъ городомъ Муромомъ лежитъ село Карачарово; а въ томъ селѣ Карачаровѣ жилъ-былъ крестьянинъ Иванъ, по отечеству Тимофеевичъ. Долго Богъ Ивану дѣтей не давалъ, семьей его не надѣлялъ, — но наконецъ послалъ таки ему дитя милое, дитя единое, да и то не на радость, не на помощь подъ старость. Родился у Ивана сынъ въ самый Ильинъ день, подъ громомъ и молніей, и назвали его родители Ильей… Стало дитятко рости да умнѣть, да видно родилось калѣкою: — ни на ноги встать, ни ногой шевельнуть не могъ Илюшенька. Такъ и годъ прошелъ, и другой, и третій — Илья все не ходилъ, ни руками не владалъ, и сидѣлъ на печи сиднемъ, ни родителямъ не въ помощь, ни себѣ не на радость… Да такъ и дожилъ Илья до тридцати лѣтъ, съ ложечки матушкой вспоенный, изъ рукъ ее вскормленный, словно дитятко неразумное. И во всѣ эти тридцать лѣтъ ни разу ни родители, ни самъ Илья не взроптали на Бога, на судьбу свою не пожаловались!..

И случилось однажды родителямъ уйти въ поле на работу крестьянскую, и остался Илья одинъ-одинешенекъ дома. Сидитъ онъ на печи — думу свою думаетъ, и вдругъ слышитъ, что стучится къ нему кто-то въ окошечко косящетое. «Кто тутъ, добрый человѣкъ, отзовися!» — окликаетъ съ печи Илья Муромецъ. И слышитъ онъ, что въ отвѣтъ ему откликаются подъ окномъ три голоса: «Охъ ты гой еси, Илья Муромецъ, крестьянскій сынъ, отворяй скорѣе намъ ворота широкія, впускай насъ, калѣкъ, къ себѣ во дворъ». — Отвѣчаетъ имъ съ печи Илья Муромецъ: «Ай-же вы, калѣки перехожіе! Не могу я съ печи встать, не могу я вамъ вороты отворить — сижу я здѣсь сиднемъ цѣлыя 30 лѣтъ: не владаю ни руками, ни ногами». И опять слышитъ онъ подъ окномъ: «Вставай, Илья, на рѣзвы ноги, отворяй намъ ворота, впускай насъ на широкой дворъ!»

И вдругъ почувствовалъ Илья, что онъ на ноги встать можетъ, что онъ рукой владѣетъ… Всталъ съ печи, отворилъ ворота широкія, впустилъ калѣкъ во дворъ, позвалъ ихъ со двора въ избу.

Входили калѣки въ избу, клали передъ образомъ крестъ по-писанному, поклонъ вели по-ученому, вынимали изъ котомочки дорогую чару — наливали ее крѣпкимъ, старымъ, стоялымъ медомъ, подносили Ильѣ Муромцу. Выпивалъ Илья ту чару единымъ духомъ и спозналъ въ себѣ силу великую.

Посмотрѣли на него старцы и спрашиваютъ:

— «Чуешь-ли ты въ себѣ силу?»

— «Чую силу великую!» — отвѣчаетъ Илья.

— «А какъ велика твоя сила?» — переспрашиваютъ Илью старцы.

— «А такъ то велика, что если-бы былъ столпъ отъ земли и до неба, такъ я бы повернулъ всю землю».

Переглянулись между собою старцы и говорятъ: «Много ему этой силы — такъ много, что его пожалуй и земля не снесетъ. Надо въ немъ поубавить силушки.» И еще поднесли ему тутъ-же чару меду крѣпкаго.

Какъ только выпилъ ее Илья, такъ и почувствовалъ, что въ немъ силы сразу поубавилось.

— «Ну что, говорятъ ему калѣки, — какъ теперь велика твоя силушка?»

— «Теперь противъ прежняго во мнѣ силушки половинушка».

— «Ну, съ тебя и этой силы вдоволь будетъ. Суждено тебѣ быть на Руси первымъ, великимъ богатыремъ и совершить громкіе подвиги ратные. Выслушай же и нашъ тебѣ завѣтъ нерушимый. Бейся смѣло со всякимъ богатыремъ, не щади злого ворога, не давай слабыхъ въ обиду сильному, сражайся за землю русскую православную, и помни, что пока соблюдешь нашъ завѣтъ — смерти тебѣ на бою не писано!»

— «Какъ же буду я съ ворогами биться, какъ стану сражаться за Русь православную, когда я не обученъ ратному дѣлу, когда нѣтъ у меня ни коня молодецкаго, ни оружія, ни доспѣха богатырскаго?»

— «Научимъ мы тебя, Илья, уму-разуму. Выходи завтра во чисто-поле, покупай перваго жеребеночка, пшеномъ его бѣлояровымъ выкармливай, изъ святаго ключа водой выпаивай, а какъ выпоишь и выкормишь, три мѣсяца выводи его въ свой садъ и на утренней зарѣ въ росѣ выкатывай; а коли станетъ твой жеребеночекъ черезъ тынъ взадъ да впередъ перескакивать — поѣзжай на немъ куда вѣдаешь! На такомъ конѣ и доспѣхи ратные, и славу воинскую себѣ добудешь!» Какъ сказали это Ильѣ калѣки перехожіе, такъ и стали невидимы.

И дивится самъ на себя Илья, самому себѣ не вѣритъ! Откуда взялась бодрость молодецкая и сила богатырская? — «Дай» — думаетъ, — «пойду я къ отцу съ матерью на ихъ работу на крестьянскую, помогу имъ въ ихъ трудахъ тяжкихъ».

Пришелъ Илья на дальнюю пустошь, гдѣ его отецъ съ матерью пни корчевали, пашню разчищали, и видитъ, что отецъ съ матерью изъ силъ выбились, отъ трудовъ отдохнуть спать полегли. Принялся Илья за чистку — дубье-колодье все повырубилъ, пенья-коренья повыворотилъ, къ рѣкѣ стащилъ, стѣной навалилъ и ямы приравнялъ — хоть сейчасъ сѣй на полѣ пшеницу бѣлояровую…. Хоть катайся по ней взадъ и впередъ въ каретѣ боярской: не тряхнетъ ни капельки.

Проснулись отецъ съ матерью и глазамъ не вѣрятъ.

— «Что за чудо подѣялось? Кто бы могъ сработать такую работушку? Тутъ было намъ дѣла еще на полгода, а теперь хоть сейчасъ сѣй на полѣ пшеницу бѣлояровую!»