Сергей Смирнов - Мы — из Бреста

От Пузакова и Бессонова, когда мы впервые встретились с ними в 1955 году в Краснодаре, я услышал любопытный рассказ о старшем лейтенанте с Красной Звездой.

Это было на второй день обороны. Крепость уже находилась в плотном кольце, и немцы, заняв расположение 125-го полка, залегли на валах над берегом Мухавца. Несколько раз они пытались перейти через реку и ворваться на Центральный остров, но огонь из окон казарм неизменно отбрасывал их назад.

День клонился к вечеру, с обеих сторон время от времени постреливали пулеметы, но бой, кипевший с таким ожесточением, к ночи постепенно затихал.

И вдруг все — и наблюдатели и стрелки, лежавшие в обороне, — насторожились. На том берегу из кустарника, который рос у подножия занятых немцами валов, появилась фигура человека. Отсюда было видно, что он одет в нашу командирскую гимнастерку и что в руках у него наган.

Вынырнув из кустов, человек в два прыжка спустился по береговому откосу, сунул наган в кобуру и кинулся в воду. Несколько сильных взмахов руки — и он уже был у нашего берега. Опасаясь провокации, стрелки и пулеметчики взяли незнакомца на мушку. Но тот словно почувствовал это.

— Не стреляйте. Свои! — крикнул он и, стремительно выбежав из воды, вскочил в ближайшее окно казармы.

Вслед ему торопливо стрекотнул немецкий пулемет, но было уже поздно.

И тогда по всей линии казарм бойцы, неотрывно и взволнованно следившие за пловцом, закричали «ура». Со всех сторон люди побежали к тому отсеку, куда скрылся незнакомый командир.

Бессонов и Пузаков тоже поспешили туда. Окруженный толпой бойцов, командир стоял, тяжело дыша, и вода ручьями стекала с него. Друзья тотчас же узнали этого старшего лейтенанта: он служил в их полку и они часто встречали его раньше. Он был без фуражки, но в полной командирской форме, с затянутым ремнем и с портупеей через плечо. На груди у него был орден Красной Звезды — боевая награда за финскую войну.

Отдышавшись, старший лейтенант достал из кобуры наган, тщательно обтер его носовым платком и, улыбаясь, обвел глазами собравшихся вокруг него людей.

— Ну, как у вас тут? Плохо? — спросил он и, махнув рукой в сторону города, добавил — Там тоже неважно. Отступают пока наши.

— Вы оттуда, товарищ старший лейтенант? — полюбопытствовал кто-то.

— Да. Едва пробрался к вам — немцы кругом. Теперь будем вместе драться.

Он принялся выжимать свою одежду. А весть о том, что в крепость пришел «старшой», в одиночку пробившийся сквозь кольцо немцев, уже летела по обороне, и в отсек приходили все новые и новые люди.

— Командиры есть? — вдруг строго спросил старший лейтенант, обращаясь ко всем.

Через толпу пробрались двое: один — в грязной нижней рубахе, другой — в солдатской гимнастерке без пояса.

— Мы — лейтенанты, — пояснил один.

Старший лейтенант оглядел их с ног до головы и презрительно усмехнулся.

— Лейтенанты? — переспросил он иронически. — Не вижу. — И, сразу изменив тон, жестко и властно добавил — Даю двадцать минут. Привести себя в порядок и доложить как положено. Иначе расстреляю, как паникеров. Бегом марш!

Лейтенанты опрометью кинулись из отсека исполнять приказание. Бойцы молча и одобрительно переглядывались: «Эге, с этим шутить не приходится. Хозяин пришел».

И в самом деле, старший лейтенант тут же принялся хозяйничать на этом участке обороны, где до того времени отдельные командиры то появлялись, то снова исчезали и борьбой постоянно руководили главным образом сержанты. Он по-новому расставил стрелков и пулеметчиков, назначил облачившихся в форму молодых лейтенантов командирами взводов, установил связь с участками Зубачева и Фомина. Энергичный, требовательный, смело появлявшийся в самых опасных местах, он одним своим видом, бодрым, решительным, воодушевлял бойцов, и его любовно прозвали «Чапаем».

Настроение людей поднялось с приходом старшего лейтенанта. А он то и дело мелькал здесь и там, беседовал с бойцами, сыпал шутками, записывал отличившихся в бою в толстую тетрадь и во всеуслышание объявлял об их будущем представлении к награде.

Лишь в последние дни обороны Бессонов и Пузаков видели его иным — помрачневшим и молчаливым. Видимо, он уже убедился, что надежды на спасение нет и попытки вырваться из крепости обречены на неудачу. Как-то он появился уже без ордена и без полевой сумки, где держал свою тетрадь. Когда Бессонов спросил его, где орден, старший лейтенант махнул рукой.

— Спрятал, — коротко сказал он. — Может, после войны найдут и орден и тетрадь.

Больше они не видели его, а когда через два дня попали в плен, кто-то сказал им, что старший лейтенант застрелился последним оставшимся у него патроном.

Кто же был этот герой Брестской крепости?

Затруднение заключалось в том, что Бессонов и Пузаков не помнили его фамилии. Но им обоим казалось, что это был помощник начальника штаба 44-го полка старший лейтенант Семененко, тот самый, что упоминался в «Приказе № 1».

Долгое время я ничего не знал о судьбе Семененко и считал, что он застрелился, хотя Бессонов и Пузаков не видели этого своими глазами. Потом еще один найденный мною защитник крепости из 44-го полка вспомнил, что однажды встретил Семененко в лагере в Германии. Значит, версия о самоубийстве не подтверждалась и старший лейтенант мог остаться в живых.

Но реальная возможность искать его следы появилась лишь после того, как в архиве был обнаружен список комсостава 6-й и 42-й дивизий. Благодаря этому списку удалось найти майора Гаврилова. Но здесь же я встретил и сведения о старшем лейтенанте Семененко.

Он действительно занимал должность помощника начальника штаба полка. Звали его Александром Ивановичем, и он был родом из города Николаева на Украине, где и жил до призыва в армию.

Не вернулся ли А. И. Семененко после войны в свой родной город? Может быть, он и сейчас живет в Николаеве? Было вполне уместно предположив это — ведь миллионы людей после демобилизации или освобождения из плена возвращались в родные места. И я написал в Николаевский горсовет письмо с просьбой сообщить, не проживает ли у них Александр Иванович Семененко. Предположение мое оправдалось: Семененко в самом деле жил в Николаеве, товарищи из горсовета прислали мне его адрес. Я сразу списался с ним и в 1955 году приехал в Николаев.

Семененко встречал меня на перроне вокзала. Он оказался большим, широкоплечим человеком с рыжеватым бобриком и крупными чертами лица. Я невольно ойкнул, когда он радостно, от всего сердца пожал мне руку: Семененко, судя по этому пожатию, обладал поистине медвежьей силой. Несмотря на протесты, он отобрал у меня увесистый чемодан, набитый тетрадями и книгами, и, небрежно помахивая им, повел к своей машине — он работал шофером в одной из городских автобаз.