Сергей Смирнов - Мы — из Бреста

В Бяла Подляске, страшном лагере за Бугом, им, к счастью, удалось пробыть недолго — они попали в команду, мобилизованную на работу в лес. И хотя их усиленно охраняли, а участок, где работали пленные, огородили колючей проволокой, они решили бежать — прошел слух, что на днях всех отправят в Германию, и медлить было нельзя. Они еще находились вблизи от Буга и могли пробраться на Родину, а бежать из Германии оказалось бы гораздо труднее.

Но бежать могли только двое — Пузаков и Бессонов. Гайворонский ходил уже с трудом — силы все больше оставляли его. Когда товарищи рассказали ему о своем намерении, он грустно вздохнул.

— Ну что ж, ребята, счастливого пути, — сказал он. — Мне уже с вами идти не придется. Останусь жив — после войны увидимся. Только навряд ли…

Они обнялись, и слезы навернулись у них на глаза. Все трое понимали, что Гайворонскому уже не придется вернуться домой. Друзья расставались впервые и знали, что расстаются навсегда.

На другой день, когда работа подходила к концу и в лесу стало смеркаться, Бессонов и Пузаков, делая вид, что подбирают щепки, пробрались к дальнему углу проволочного заграждения. Сквозь кусты часовой не видел их, и они торопливо перелезли через проволоку и кинулись бежать по лесу. Только отбежав достаточно далеко и выбившись из сил, они остановились.

Через два дня им посчастливилось достать крестьянскую одежду в одной польской деревне. Поляки дали им и немного еды. Но беглецы понимали, что далеко они не уйдут — изможденные, исхудавшие до предела, они слишком сильно отличались от жителей окрестных сел, и всякий легко узнал бы в них бежавших из лагеря военнопленных. Надо было на время укрыться в надежном месте, немного подкормиться, восстановить силы и уже потом пробираться за Буг.

Тогда они вспомнили о русской деревне, через которую их гнали по пути в лагерь. Так трогательно, так сердечно отнеслись тамошние жители к пленным, что друзья вполне- могли рассчитывать на гостеприимный прием в этом селе.

Они пришли туда и не ошиблись. От самого солтыса (старосты) до последнего деревенского мальчишки — все приняли их как родных. В избу, где их приютили на первую ночь, то и дело набивались люди — каждому хотелось поговорить с советскими. Приходили женщины, принося с собой что-нибудь поесть, и, видя, с какой жадностью беглецы набрасываются на еду, плакали и причитали: «Ой, сыночки! Ой, что ж это с вами сделали, проклятые!» Приходили старики и, поинтересовавшись, как и откуда бежали друзья, вдруг спрашивали:

— Вы нам скажите, ребята, как это так получилось, что немец вас бьет? Мы тут по-другому прикидывали. Думаем, только нападет на вас Гитлер — капут ему сразу будет. На второй день войны ждали Красную Армию сюда, за Буг. Почему же так оно вышло?

Что могли ответить этим старикам они, два рядовых солдата, которые и сами не могли понять, как это все случилось. Но, торопливо хлебая какой-нибудь борщ или дожевывая вареники, они все же говорили:

— Подожди, дедушка, дай срок. Придут сюда наши.

Старики долго совещались с солтысом, куда поместить беглецов. Жить в деревне им было нельзя: хотя она и лежала на отшибе, в стороне от главного шоссе, немцы то и дело наезжали сюда и крестьянам уже объявили о строжайшей ответственности за укрывательство бежавших из плена.

Поэтому на другой день обоих друзей отвели за село, где в укромном маленьком лесочке были нарыты свежие окопы и землянки.

— Вот видите, неделю всей деревней работали, — сказал солтыс, который привел их сюда. — Строили свою оборону, а она и не пригодилась. Мы ведь думали: до границы тут недалеко, и, как только Гитлер на вас нападет, ваши пушки в ответ стрелять начнут. А тогда и нашей деревне досталось бы. Решили окопы себе вырыть — отсидеться, пока Красная Армия придет. Так и не дождались — ни одного снаряда от вас не прилетело.

Друзей поместили в землянке, и каждый день деревенские женщины носили им сюда еду.

Изголодавшиеся в крепости, а потом в плену, они сначала никак не могли насытиться и ели почти беспрерывно. Если одна хозяйка приносила им ведро супа, они тотчас же съедали его вдвоем и затем с той же легкостью опорожняли большой чугун каши с маслом, который приносила другая женщина. И им самим иногда становилось страшно, не погубит ли их такое количество еды, но истощенный организм все требовал пищи, и они ели и ели…

Только на четвертый или пятый день они стали наедаться досыта. Но, как долго голодавшие люди, они еще были больны той странной болезнью, которую так хорошо описал когда-то Джек Лондон в рассказе «Любовь к жизни». Им, как и герою этого рассказа, всегда казалось, что пища скоро кончится, что ее опять не будет хватать и надо обязательно сделать запасы. Это был инстинктивный животный страх, поселенный в их душе пережитым голодом. И хотя теперь они не могли справиться со всей едой, которую им по-прежнему таскали сердобольные деревенские хозяйки, оба друга никогда не отказывались от этих приношений, боясь, что иначе люди перестанут кормить и к ним снова вернется голод.

Женщина приходила с кастрюлей супа, и они с жадной благодарностью забирали его в свою землянку. Являлась вторая с такой же кастрюлей— брали и это. Приносили пироги, вареники, блины — все шло туда же, в землянку, «в запас».

Но на другой день предстояло возвращать хозяйкам их чугуны и кастрюли, а съесть все было бы не под силу даже слону. Приходилось отдавать суп собакам, а потом делать вид, что все съедено. А женщины только жалостливо ахали и удивлялись, но исправно носили такие же полные снеди миски и кастрюли — деревня была не бедной. Зато теперь около землянки беглецов жили все деревенские собаки — большая часть пищи доставалась им, а оба друга по-прежнему панически боялись отказаться от обильного угощения.

Эта болезнь постепенно прошла, а они поправились и отдохнули. И тогда солтыс дал им провожатого; они распрощались с гостеприимными хозяевами и на следующий день были уже за Бугом.

Всю зиму они скитались, то работая у крестьян, то пробираясь дальше на восток. В конце 1942 года Бессонова схватили полицаи около города Барановичи, и он был отправлен в лагеря — сначала в Польшу, потом в Германию. Вскоре ему удалось бежать. После многих мытарств зимой 1945 года он встретил наши войска под Краковом и до 1946 года служил в армии.

Владимир Пузаков, разлученный с другом, год спустя попал в районе Пинска в один из отрядов знаменитого партизана А. Ф. Федорова. В 1944 году они соединились с армией, а в марте 1945-го, при штурме Бреслау, рядовой Пузаков был тяжело ранен — потерял руку.

Друзья встретились уже после войны, когда в Краснодар вернулся демобилизованный Бессонов. Но их теперь осталось двое — Николай Гайворонский погиб в плену, как и предчувствовал.