Виктор Степанов - Венок на волне

- Слабо, слабо, товарищ матрос. Не у тещи паркет натираете.

Когда мне уже стало казаться, что не я вожу шваброй, а она мной, приборка наконец закончилась. Согласно распорядку, через двадцать минут нам надлежало собраться в кубрике на спецзанятия.

Если каюта командира напомнила мне купе, то кубрик по аналогии можно сравнить с плацкартным вагоном. Раздвинуть немного коридор, вместо окон кругляки иллюминаторов, поставить посредине стол - вот и кубрик. В общем, жилплощадь такова, что, куда ни двинься, даже самым худющим и поджарым матросам вдвоем не разойтись, не зацепив друг друга бляхами.

В кубрик спустился капитан-лейтенант, встретивший меня у трапа. Был он в тужурке и потому выглядел еще менее внушительно. К своему удивлению, я заметил у него на груди орденскую колодочку. Воевать не воевал, а уже отличился. Впрочем, рассудил я, много сейчас наград и не за военные подвиги. Матрос, сидевший рядом, толкнул меня в бок:

- Знакомы? Нет? Помощник командира. Первый во всем дивизионе спец по правовому режиму.

Но я смотрел уже не на помощника, а на Афанасьева, который услужливо развертывал карту.

- Территориальные воды, - начал капитан-лейтенант и провел указкой по красному пунктиру на карте, - это морская полоса определенной ширины, проходящая вдоль материка и островов, которая находится под суверенной властью прибрежного государства и составляет часть его территории.

Указка еще проползла по каемке вдоль нашего берега.

- Советский Союз и большинство социалистических государств установили двенадцатимильные территориальные воды... Заход иностранных военных кораблей в территориальные воды допускается лишь по разрешению государства, которому они принадлежат.

- А если не попросят разрешения? - вырвалось у меня.

- Прежде чем задать вопрос, надо поднять руку. Это знает любой первоклассник, - не меняя прежнего тона и не взглянув на меня, сказал капитан-лейтенант.

Я сконфузился, а матросы, сидевшие впереди, сочувственно оглянулись.

- Иностранные военные корабли, - бесстрастно продолжал капитан-лейтенант, - и невоенные суда, преднамеренно зашедшие в территориальные воды прибрежного государства... считаются нарушителями государственной границы.

Капитан-лейтенант сделал паузу и оглядел матросов.

- Старшина второй статьи Афанасьев! Каковы действия пограничников в случае нарушения границы иностранным военным кораблем или судном?

Афанасьев выпрямился пружиной и заученно отчеканил:

- Командование военно-морских сил и пограничные власти вправе предложить иностранному военному кораблю или судну, нарушившему государственную границу, немедленно покинуть территориальные воды и в случае невыполнения этого требования принять необходимые меры, вплоть до применения силы.

- Правильно, - одобрительно кивнул капитан-лейтенант.

Как все, оказывается, просто и буднично - права, режим, погранзоны. Любой из матросов лучше, чем таблицу умножения, знает свои обязанности. Все параграфы эти мы проштудировали еще на берегу. Здесь-то, на корабле, зачем эта казуистика? Но как в том изречении: "Читай устав, совсем устав, и утром, ото сна восстав, читай усиленно устав". И перед глазами всплыла швабра: вперед-назад, вперед-назад.

В кубрике становилось душно, и он показался мне еще теснее. В открытый иллюминатор проглядывал серенький кружок моря. Он был неподвижным, словно прилепленным к стене. И робы на матросах выглядели под стать серому кружку моря - застиранные и мятые.

В этот день я еле дождался часа, которым в распорядке обозначен как "личное время". Личное... Выходит, все остальное время общественное, так сказать, принадлежит государству. А личное - это уже, считай, частная собственность. В личное время я могу быть предоставлен самому себе.

Лично я решил написать письмо. Песня, что ли, меня настроила?

Матрос с конопатым лицом - мы еще не успели познакомиться - достал "хромку", и в кубрик, словно водопадом по трапу, хлынула мятная свежесть подмосковных вечеров. Песня, которую уже редко вспоминают даже на свадьбах, зазвучала здесь по-новому, другими нотками откровения и грусти. И как будто прищемило что-то внутри, невидимой тонкой струной душа отозвалась на знакомый мотив. Есть же песни! Я сравнил бы их - пусть грубовато - с аккумуляторами, в которых таятся воспоминания.

Вот такая тульская "хромка" провожала меня на флот. В центре внимания оказался Борис - друг детства, закадычный кореш юности. С тех пор как в четвертом классе мы случайно оказались за одной нартой, нас, как говорится, не разлить водой. Не знаешь, где я, - найди Борьку; не знаешь, где Борька, - найди меня. Неправда, что дружба держится на равноправии. Я признавал превосходство Бориса. И не потому, что он ростом повыше и в плечах пошире, нет. Унижения я никогда не испытывал. Он на голову выше меня в другом - во взгляде на жизнь. Все у него просто и понятно. Вот так некоторые ученики начинают решать задачки с ответа. Посмотрят в конце задачника результат и к нему подгоняют решение. У Бориса ответов всегда больше, чем вопросов. И хотя мы с ним ровесники, Борис в нашей дружбе старшинствовал при полном моем уважении.

И тогда, на прощальном вечере, верховодил Борис. Он притащил с собой "маг".

- Последний крик джаза! Внимание, последний раз в сезоне!

Борис это умеет. Он и дурачится как-то изящно. В общем, была музыка, может, и впрямь самая современная, но не было общей песни, и компания развалилась. Тогда отец достал из старенького футляра нашу семейную реликвию - вот такую же, как у матроса, "хромку". Отец купил ее в день, когда родилась моя старшая сестренка. И нет радостнее звука, чем голос этой гармони, потому что гармонь, как известно, достают только в час веселья.

Но в тот вечер даже самые быстрые ее переборы звучали для меня прощально. Борис, наверное, это заметил. И тут оказался на высоте.

- Начинаем концерт, - крикнул он, - по заявке будущего матроса, а возможно, и адмирала! "Вечер на рейде" исполняют сестры Тимошины. (Это мои сестренки.)

А когда молодая соседка - ее муж служит моряком где-то на Балтике спела частушку, ею же сочиненную:

Ой ты, Паша дорогой,

Передай мому привет!

Еще раз я повторяю,

Паша, слышишь или нет?

Борис завертелся вприсядку волчком.

- Кто следующий? - загорланил он.

Я понимал, что он старается из-за меня, чтобы как-то растормошить меня, поднять мое настроение.

Я сидел рядом с матерью, которая поминутно прикладывала к мокрым глазам платок, и безуспешно старался ее подбодрить.

А Борис уже разливал по стопкам вино и провозглашал очередной тост: "За тех, кто в море!" И тянулся чокнуться со мной. Но и звон стопок звучал для меня тоже прощально. Понимал ли Борис, что грущу я не только потому, что пришел час расставания с домом, семьей? Я думал о том, что хотя мы с ним и вместе, но уже далеко друг от друга. Куда было бы легче, если бы провожали сейчас нас обоих! Вещмешки за спину и - вперед! Вперед, друзья!