Екатерина Болдинова - По-настоящему

Она всё пыталась объяснить мне, о чём идёт речь в данном конкретном деле и почему она как судья принимает именно такое решение. А мне было скучно. Ощущение того, что я смогу изменить свою жизнь и покончить со всеми этими «законностями» навсегда, всё ещё не покидает меня. А маме кажется, что я просто витаю в облаках. Из-за Стёпы, из-за весны.

– Ришка, ну неужели тебе совсем неинтересно? – вздохнула она, когда мы закончили печатать.

– Нет, – честно ответила я.

Мамины глаза округлись от удивления. Она потрогала мне лоб.

– Это всё весна и первая любовь. В твоём возрасте весеннее сумасшествие чувствуется особенно остро…

Как нежно и больно кружится голова! Я влюблена, я люблю!.. Мне хочется петь, плакать, смеяться, танцевать и летать одновременно. Это такое волшебное чувство, неповторимое, ни с чем не сравнимое…

Он переносит меня через лужи, дарит конфеты и цветы, читает по вечерам стихи по телефону таким нежным голосом, что я просто таю… Димка говорит, что, когда мне звонит Стёпа, я становлюсь похожа на «довольную мурлыкающую кошку». Оля и Ната посмеиваются над нами и всё время напоминают мне, что целоваться в школе нехорошо.

А так хочется!..

Последние школьные каникулы. Звучит забавно. Выглядит тоже. Честно говоря, ужасно хочется, чтобы эта волынка поскорее закончилась. Ну да, я понимаю, что должна учиться. Только надоело всё это. В нас пытаются затолкать максимум информации – нужной и ненужной, а переварить её в таком количестве, да ещё и запомнить все эти десятиэтажные формулы почти нереально. Если бы можно было заниматься только тем, что тебе интересно!..

Хватит об этом. Вчера весь вечер уговаривали Олю вернуться к танцам. Она отнекивается. После гибели Дика она несколько раз приходила на занятия своего танцевального коллектива, но всякий раз убегала, потому что не могла одна находиться там, где когда-то провела так много часов вместе с Диком. После пятой чашки чая мы с Наташей сдались. Меня удивил даже не сам факт этих разговоров-уговоров. Просто Оля стала какой-то другой. У неё очень резко меняется настроение – от неожиданного приступа веселья до столь же неожиданных слёз. Наташа всё списывает на пережитое горе. Не знаю. Не уверена.

Стёпа уезжает в Москву, поступать в МГУ.

Он сказал мне об этом сегодня вечером. В тишине полупустого кафе эти слова прозвучали особенно громко…

– Марина, я, наверное, летом уеду… В Москву…

Сердце сначала забилось быстро-быстро, а потом резко полетело куда-то вниз. Маленькая ложечка для мороженого со звоном упала в блюдце.

– Как уедешь?

– Поступать в МГУ, на журфак. Там очень хорошая школа…

Давно ли я думала, что Стёпа меньше всего в жизни беспокоится об учёбе? Давно ли я думала о ней больше всего?

А как же его слова? Его признания в любви?

…Ну да, что я хотела? Выйти замуж за первого парня, в которого влюбилась?..

– Может быть, ты поедешь вместе со мной?

Если бы я стояла – просто плюхнулась бы на стул. Поехать вместе? То есть как?

– Марина, тебе здесь не место. Ты очень яркая, у тебя талант. Я ведь читал твои рассказы. Ты могла бы стать настоящим писателем… Журналистом… Могла бы поступить в литературный институт!

Да, я давала Стёпе несколько своих рассказов. И он с таким восторгом о них отзывался… Тогда я не восприняла это всерьёз. Ведь я понимаю, что если он действительно в меня влюблён, то любой бред, который я сочиню, может показаться Стёпе прекрасным только потому, что его написала я.

– Риша…

Ну как мне объяснить ему, что это невозможно? Что слово «журналист» у меня дома запрещено под страхом смерти. Что диплом «писателя» мой папа пригрозит повесить на стенку в туалете. Что у меня нет выбора: «или юрист, или никто».

– Нет, Стёпа… Я останусь здесь… И вообще, ещё рано об этом говорить.

– Нет, не рано! Мы могли бы готовиться вместе! Я не понимаю, чего ты боишься! Родителей?

– Стёпа, давай не будем об этом… Пожалуйста…

Он обиделся. Рука, ласково накрывавшая мою, медленно сползла на стол. Небо, такое синее до этого, вмиг стало серым. Почему-то мне вдруг захотелось выбежать из этого уютного кафе и мчаться куда глаза глядят…

Потом мы говорили о каких-то пустяках. Стёпа проводил меня до дома и как-то холодно поцеловал на прощанье. Хотелось плакать. Родители и брат были на работе. Я села за стол, как всегда заваленный книжками. Завтра – история. Послезавтра – английский. Писать, читать, готовиться к поступлению… КУДА? Зачем?

Вот такие вот строчки плясали у меня в голове после сеанса. Я бы так хотела быть похожей на Даниэллу. Хоть самую малость!..

Да, Стёпа едет в Москву. Его родители уже подыскали квартиру, где он будет жить. А ведь я ни разу в жизни не была в столице. Наверное, там красиво…

Почему-то Стёпа абсолютно уверен, что я должна поехать с ним.

Интересно, а в чём уверена я сама?..

Я попыталась поговорить об этом с мамой. Удивительно, в первый раз в жизни мы не смогли понять друг друга. Может быть, потому, что не захотели?

Я завела абстрактный разговор – о профессии.

– Не пойму, куда ты клонишь, Риша, – сказала мама. – Ведь мы же всё решили. Ты поступаешь на юридический.

– Ну да, мама, решили. А если я передумаю?

– Передумаешь? Почему?

– Потому что… Мам, я живу всем этим почти семнадцать лет! И знаешь, мне чуть-чуть надоело.

– Риша, семнадцать – это ещё очень мало. Сколько из них ты прожила сознательно? Десять лет? Чуть больше? Я работаю уже двадцать два года, и мне до сих пор нравится.

– Но ты ведь любишь свою работу, мама!

– А ты ещё её не знаешь! Неужели тебе не интересно? Вот смотри, у меня сейчас дело…

Дальше пошёл рассказ об очень запутанном деле, по которому мама как раз вынесла решение. Я не понимала и половины того, что она говорила, да, честно говоря, мне совсем не хотелось добираться до сути. Вечером я попробовала возобновить разговор, но, едва речь зашла о журналистике, папа прочитал мне пятиминутную лекцию о продажности журналистов и о том, что его дочь в этой братии не окажется никогда.