Виталий Курков - За правым крылом

Машинистов, как правило, назначают весной и летом, чтобы затепло «набили руку». Чтобы в зиму входили постепенно. Первозимникам в депо особенное внимание. Специальные занятия с ними проводят бывалые машинисты. Первозимников заставляют вздрагивать шутники — рассказывают, безбожно привирая, о необыкновенных случаях.

Коротко в Сибири лето. Стоит ясный жаркий август, и вдруг — дожди, холодные ночи, плотные утренние туманы. «Засентябрило», — говорят сибиряки. В октябре еще неприветливей погода, в ноябре и вовсе зима. Минус десять, минус двадцать. Ляжет снег и не сходит. Пронзительный ветер сгоняет с косогоров последние желтые листья. Далеко разносятся по сквозным березовым колкам, по щетине жнивья будто вдруг осипшие от стужи электровозные гудки. Зазвенит на морозе железо. Рельсы съежатся, укоротятся, разинув черные поперечины стыков. И ляжет на них грязь. Летом смотрится солнце в накатанные блестящие рельсы, отражается бездонной синью небо — чистота, ехать приятно! А теперь и ржавь какая-то, и пыль, и наледь — все липнет зимой к рельсу. И одевается он плотной сальной шубой — куржаком. Пушок инея в сильный мороз быстро уплотняется, растет, ощетинивается корявой коркой, которую не сколешь, как лед, и не смахнешь, как снег. Это — куржак.

Скользко машине на таких рельсах, буксует. Одно спасение — песок. За зиму высыпаем его вдоль пути тысячи тонн. Осенью дивишься: куда его запасают такие горы? А зима подбирает все подчистую.

«Песок». «Сцепление». «Буксовка». Это чисто зимние слова. И разговоры зимние.

— Привет! Как сцепление на линии?

— Здравствуй. Нормально — из рук вон.

— Буксует?

— Удержу нет. Как по мылу.

— Как с песком?

— Вот! — проведет машинист по стенке бункера ближе к полу, чем к потолку.

— Не густо…

С песком ехать можно. Дыхнет песочная труба под колесо, и не скользко. Хуже, когда не рассчитаешь, кончится запас песка раньше, чем дорога до дому. Засипит воздух в опустевшем бункере и обязательно «на самом интересном месте». На подъеме. Где самая сила нужна. И она у машины есть, а сцепления вот нету. Чуток бы, горсточку бы этого песочку — нету. А ехать надо. Тормоза, хватка, изворотливость? Все пойдет, лишь бы остановить это ненужное вращение поскользнувшегося колеса. В таких случаях говорят: «На одной злости выцарапался».

Быстро падает при буксовке скорость. Нет сцепления колеса с рельсом — сила тяги ноль. А поезд на подъеме. Назад тянет. Раз не удержал, два не удержал, еще, еще, и — растяжка. Непривычное слово «растяжка». Вроде бежал, бежал, да, споткнувшись, и распластался на дороге.

Растяжка — это когда остановился поезд на перегоне: ни туда, ни сюда. Вспомогательным нужно вытаскивать. Вытащат. Но и спросят: почему до тебя ехали не растягивались, после тебя — тоже?

Говорят, опыт дело наживное. Правильно говорят, но как подчас дорого достается этот опыт. Без шишек и синяков первозимник не обходится. Почти ни один.

На железной дороге остановка одного поезда вызывает остановку всего поездного потока. Такой сбой движения на диспетчерских графиках хорошо просматривается. Когда все в порядке, косым плотным дождиком прочерчиваются линии движения поездов.

Замедляется движение, и линии ложатся, ложатся. Остановились поезда, и потянулись вместо «дождя» сплошные горизонтали: время идет, движения нет. Некрасивая прореха получается в графике.

Плохо, когда выбивается из графика грузовой, но того хуже задержка пассажирского. Прежде чем купить билет, пассажир ведь рассчитывает время. Все торопятся.

Уютно зимой в вагоне. При ярком люминесцентном свете в купе за окном ничего не увидишь — темнота. А там мороз, метель, туман, мелькающие незнакомые станции. И если машинист не дернет, не толкнет, про него и не вспомнят. А машинисту зимой трудно…

Был такой обыкновенный рейс. Ехали минута в минуту по графику. К ночи мороз начал ослабевать. Помутнели звезды. Это к бурану. Вот уж и ветерок по логам потянул. Согнал туман. Однако что морозный туман, что буран — одно добро: дальше нескольких метров не видно.

Заструился снег по косогорам, перетекая через насыпь, зализывая неровности пути. Ветер крепчал с каждой минутой. Круче, выше поднималась поземка, смешиваясь с хлопьями свежего снега. Сколько ни смотри вперед, кроме этой круговерти, ничего не разглядишь. А поезд идет. И скорость, как летом, предельная, графиковая. Расписание у нас всепогодное. Движение в такое ненастье, будто слепой полет — контроль по приборам. Связь с диспетчером по рации, так же с дежурными по станциям, машинистами встречных поездов.

Локомотивная сигнализация — маленький светофор в кабине, он точно дублирует показания путевых сигналов. Где-то за поворотом, за стеной бурана горит зеленый, и в кабине электровоза на светофоре зеленый. Смотри, машинист, и будь уверен: все в порядке. Есть приборы и для контроля за тормозами поезда, и за работой многих узлов локомотива. И в придачу к приборам — опыт.

Иной раз по своему участку доведется ехать пассажиром, и, лежа на полке, с закрытыми глазами точно представляешь, где едешь. Езжено-переезжено здесь, и все знакомо до кустика, до столбика, малой канавки. Вот левый поворот, вот правый, сейчас должен быть мостик. Громыхнуло под колесами — вот и мост. Через сотню метров — входной светофор. Судя по показанию локомотивного светофора, на нем должен быть желтый. Еще не видно светофора, а уже оранжевым подкрасился метущийся в прожекторном луче снег.

— Вижу желтый на входном, — доложил помощник.

Все правильно — станция. Минутная стоянка, высадка-посадка, и дальше. Заметенные, заснеженные пассажиры спешат в теплые вагоны, из открытых дверей которых валит обжитой пар. И поезд от этого пара весь клубится, как разгоряченный конь. Ледяной ветер зло срывает теплые облака, торопит пассажиров. Однако нам торопиться некуда. На выходном все еще красный. В чем дело?

«Пока постоим», — ответил по рации дежурный по станции.

Постоим так постоим, жаль графика, так хорошо ехали! Где-то что-то случилось. Все же сделал буран свое дело. Может быть, стрелки замело и их не могут перевести, чтобы приготовить нам маршрут, может быть, со связью что, вон провода как рвет, а может, и наш брат машинист пробивается «шажком» сквозь заносы. Завтра будет известно точно, а пока приказано ждать.

А метель хоронит рельсы. Заметает, зализывает любую возвышенность. Еще немного, и дорогу будет не различить — ровное впереди снежное поле. Гуляет стихия, торжествует.

— Зеленый! — обрадованно и громко доложил помощник.

— Зеленый, — повторяю. — Как-то мы еще отсюда выедем…

Рельсов не видно. Взялся за штурвал контроллера. Хватит ли моторам силы вытянуть заметенный поезд?