Мария Ботева - Ты идешь по ковру (сборник)

– А прививку ты сделала? От клещевого энцефалита.

– Забыла совсем, – говорю, – в каникулы сделаю. Если ещё на скалы поеду. Могу ведь и не поехать.

– Так папа устроится на работу, сможешь поехать.

– Дедушка. У меня ещё дедушка.

– А что дедушка?

Я не знала, как ей сказать. Сижу молчу, Елизавета молчит тоже, смотрю – лицо у неё покраснело и шея. Я уже хотела идти, сумку свою подняла, вдруг она говорит:

– Поэтому Лада и Петя приехали? Прощаться? Но послушай! Он же крепкий у тебя, это же он с собакой гулял? Я помню, видела твоего пёсика, а с ним мужчина старый, это же он? На прошлой неделе!

Я молчала. Гулял, конечно, это он гулял, ещё совсем недавно, на прошлой неделе, верно. Всё это верно. Но что тут поделать? Мама говорит, что он, похоже, просто устал жить. Жил-жил. И вот устал. Потерял всякую радость. Память же он потерял, вот и радость тоже.

– Без радости – никак, – сказала я совсем тихо. Думала, классная меня и не слышала. А она вдруг говорит:

– Знаешь что? Все так хвалят твоего Спальника, вот вчера он помог снова найти собаку.

– Позавчера.

– Да? Я вот думаю: может, он и вам поможет? Дедушке твоему. Собаки это умеют, известно же. Я вот читала: одна женщина болела, не вставала. Даже таблетки уже не могла пить, не было сил. Её собака, овчарка, сидела возле неё, руки лизала. И вот хозяйка через три дня стала принимать лекарства, потом начала ходить по комнате. Собака скулит, просится гулять – она и на улицу начала выходить. Тоже была пожилая, сколько твоему дедушке?

– Восемьдесят один. У нас-то – дворняга.

– Ещё лучше! Вот увидишь! Дедушка, конечно, не молоденький, но ничего, твой пёс справится. Ну, и ты поможешь. Ты ему читай что-нибудь. На ночь или так, днём. Приятно же, когда читают. Тебе мама на ночь читала?

– Мне Ладка. И Петька тоже. И мама.

– Вот видишь! Иди, тебя ждут. И прививку не забудь сделать на каникулах! Снег сойдёт, никто тебе уже её не поставит.

Уже в дверях я вдруг вспомнила:

– Он у меня в комнате спит. Спальник. А дедушку в Петькину поселили.

– Ничего. Поживёшь пока одна.

Дома было половинчатое веселье. Мама с Ладкой сидели на кухне, глаза у обеих красные, заплаканные. Ладка говорила:

– Я спрашиваю: «Жалобы есть? Голова не болит? Живот?» А он: «Ты хорошая. Как там у вас дела, в Крыму?» Пульс померила ему – так себе пульс, но у него возраст уже немаленький, давление не очень, конечно, но жить можно. Лёгкие не свистят. Можно жить, мама!

– Так он не умрёт? – спросила я. Мама с Ладкой вздрогнули, они меня не заметили.

– Организм работает, – сказала сестра, – тут ещё важно, как поведёт себя психика.

В большой комнате отец смотрел телевизор и жевал солёный огурец, прятал что-то за диваном – ну, понятно. А в Петькиной комнате сидели на кровати и веселились от души Петька и дедушка Витя.

Дедушка стучал Петьку по груди и говорил:

– Ну так что, пропьём тебя? А, паря?

– Ага! – отвечал брат и стучал по груди дедушке. – Как жизнь, дед?

– Ничего, парень. Как сам? – отвечал дедушка и снова ударял Петьку. Петька при этом здорово смеялся.

Я села рядом с ними на кровать. Запах старости ударил в нос. Теперь и наш дом пропитается этим запахом, никуда не скроешься. Спальник подошёл, подставил свою голову под руку дедушке.

– Спальник, – сказал дед. Конечно, этот пёс не забывается. Мелкий лизнул его в ладонь.

– Свадьба скоро у нас, – объяснил мне дедушка. – Вот, Петьку пропивать будем. А?

– Будем!

– Ботинки купишь мне, паря?

Откуда это взялось, вот это слово: «паря»?

– Куплю! – кричал и как будто даже подглатывал воздух Петька. – Лаковые куплю! Размер только скажи мне.

– Нет, – сказала я, мне тоже вдруг стало весело, – лаковые – прошлый век! Ты другие купи! Поищи уж!

– Другие куплю! Любые найду! А ты чтобы в них ходил, понял, дедуш! А то придумал: еле ходит! Ты брось это! Размер мне сообщи!

– Пса будешь выгуливать! – услышали мы голос Ладки. Они с мамой стояли в дверном проёме, толпились даже. – Прописываю тебе. Хотя бы раз в день.

– Да, папуль, Женьке некогда всё, тренировки. Ты уж возьми на себя.

– Чемпионка! – сказал дедушка и прикрыл глаза. – На свадьбе погуляем, да, паря? А как я любил её, Ладку свою.

И у него как-то опасно заслезились глаза. Мы вышли из комнаты, все, кроме мамы и Спальника. Это с дедушкой и раньше случалось: вдруг вспоминал нашу бабушку и плакал. Мама успокоила его и вышла. А Спальник не вышел, остался на вечер, а потом и на ночь. Понял как-то всё.

– Он что, скоро умрёт? – спросила я Ладку, потому что она студентка медакадемии, пусть отвечает теперь. Но только я не собираюсь верить, если она ответит плохое, не собираюсь. Ладка думала так долго, мне кажется, год, а на самом деле пять минут.

– Думаю, нет. Думаю, не скоро. Скоро – это сколько? Год у него ещё есть точно. Даже больше, думаю, два. Я не знаю. А вообще, как ещё психика себя проявит. Он просто устал один. Так я думаю.

Елизавета, наша классная, была права: дедушке стало лучше, и даже гораздо быстрее, чем я думала. Через три дня он уже ходил по комнате, искал очки и требовал себе стол для переговоров с иностранными коллегами-машиностроителями. Через четыре – вышел на крыльцо, осмотрелся кругом, сложил ладони рупором, закричал:

– А валенки у вас протухли!

Правда, к вечеру от такого подвига у него заболело горло, и он пролежал в кровати полторы недели. Спальник преданно сидел рядом на полу, смотрел ему в лицо, лизал руки, тыкался носом в нос и глаза. Но и не отказывался выйти со мной на улицу.

В каникулы, когда дедушка спал, мы с Петькой только и делали, что гуляли со Спальником по железной дороге. Никакие проходимцы нам не попадались, и Спальник всё время оставался маленьким, не скрипел своими ушами. За каникулы я чуть получше стала понимать химию, потому что Петька мне её немного объяснил. То есть объяснил-то он мне весь курс, всё, что мы проходили, но поняла я только треть. Ещё он мне рассказывал про себя, свою семью, разные смешные случаи. На тренировку я шла одна, а возвращалась снова с Петькой, так что узнала много всего. Наверно, поэтому он не учится в нашей школе, иначе про его родителей уже все бы всё знали, а они ведь учителя.

– Ну что, пригодились газеты? Нашёл твой папа работу?

Газеты-то нам пригодились, но я поняла теперь, кто их приносил каждое утро. Надо же! Конечно, такая забота впечатляет, но как-то… Тут что-то не то. Не окрыляет она. Новое словечко нашего класса, только перед каникулами появилось: «окрылять».

На один Петькин турнир я не попала, тогда дома как раз были брат с сестрой. А вот на другой – пошла, мне повезло, что он был не в лесу, а в какой-то пожарной части. В лес я не поехала бы – некогда. Удивительно, конечно, как человека меняют доспехи. Вот только что был Петька Петькой, а натянул свою кольчугу, шлем, специальные перчатки-краги, взял в руки меч – и это уже не совсем Петька. Это какой-то, я извиняюсь, Петро. Какой-то Пётр-воитель! Какой-то завоеватель мира. Или уж его хранитель. Словом, совсем другой человек. Рядом стоят такие же отважные люди – в латах, кольчугах, кафтанах, с мечами, дубинками, посохами с набалдашниками. Болеют за них девчонки в длинных платьях, не просто длинных, а в таких, у которых подол по полу волочётся, рукава свисают. И вышивка серебряной нитью – у кого на плечах, у кого на груди. На головах полоски из ткани, не ободки, а какие-то другие. Интересно, конечно, даже красиво, но только для такого турнира, – по улице я не стала бы так ходить.