Инна Молина - Покажи мне небо

– Да, батюшка! – смело ответила Вика. – У меня даже краски есть хорошие и листы бумаги подходящие, только я никак не могу запомнить его черты, дома забываю всегда с чего начать. А от храма я не могу утащить иконку домой, это ведь ее дом, ей в чужом месте плохо будет! – с досадой молвила Вика. К тому же, я бы тоже хотела носить хотя бы маленький такой крестик как у вас, а у меня его нет.

– Значит ты не крещеная, милая, – задумчиво произнес священник.

– Наверное, – ответила Вика.

– А ты хотела бы креститься?

– Очень, – обрадовалась Вика, чувствуя, что это что-то очень хорошее.

– А с кем ты живешь?

– Я живу одна с бабушкой, вон за тем пригорком, одинокий домик стоит, – Вика оглянулась и показала свой дом.

– И ты так далеко бегаешь, чтобы насмотреться на иконки?

– Да!

– Ну, дитя мое!

– Мне не страшно. Я себя так спокойно и хорошо здесь чувствую, что согласилась бы скорее тут жить, чем в нашем домике, где мы живем с бабушкой. И она в Бога не верит!

– Не верит?

– Да, не верит! Говорит, уверует, если восстановится этот храм когда-нибудь, а так как этого никогда не произойдет, то и душу для благородных стремлений она не будет пока тревожить.

– Вот дела, – изумился священник. Наверное, и тебе не разрешит креститься, раз мамы и папы у тебя нет, и она сама тебя воспитывает?

– Да. Не разрешит. Она очень строгая.

– Хорошо, дочка. Тогда ты сама молись, искренне проси у Бога и Святого Сергия Радонежского, чтобы он помог тебе научиться рисовать иконы. Когда он был маленький, тяжело давалась ему учеба, но по молитвам своим он достиг в учении таких высот, что стал не только самым умным человеком своего времени, но и святым, первым игуменом Святой Руси. А Апостол Андрей Первозванный, первым пришел на Российскую землю крестить ее святым духом от Самого Господа нашего Иисуса Христа, поэтому не зря именно его ты хочешь нарисовать. Я думаю, у тебя все получится, дитя мое, -погладил с нежностью отец Виталий маленькую Викторию, очарованную словами батюшки, каких она еще ни от кого не слышала.

Вика посмотрела на запыленный образ Апостола.

– Андрей Первозванный. Значит и ему можно тоже молиться? – спросила девочка.

– И ему тоже молись! – сказал священник

Вика подпрыгнула и засияла от радости, широко улыбаясь священнику.

– Хорошо, я побегу тогда, – прозвенела она.

– Беги, дитя мое. И передай своей бабушке, что храм скоро восстановится…

Эти слова девочка услышала уже на бегу, которые долетали до ее слуха как волшебное пение ангельских созданий. Что-то хорошее в этом есть, -подумала она, и как ни в чем не бывало, вернулась домой.

Сейчас об этом происшествии страшно было рассказывать. Так как река, тропа и дом, – как говорит бабушка, – в качестве веры, не совсем бы одобрил батюшка, которого она повстречала.

Она лишь промолвила загадочным шепотом:

– Я слышала, как кто-то из соседей сказал, что наш храм скоро восстановят, – и глянула на бабушку.

Анна Григорьевна усмехнулась.

– Вот когда это произойдет, твоя бабушка наденет платок и первая войдет в этот храм, чтобы убедиться в этом воочию, а пока я глубоко в этом сомневаюсь, и тебе советую не забивать голову ерундой. Помоги-ка мне лучше прибраться в доме…

Слова бабушки утонули в сонме радостных мыслей девочки. Она представила лицо священника, свою любимую иконку и то, как она старательно начнет делать первые штрихи на белом листе…

Слегка убравшись в доме, девочка решила помолиться о том, чтобы у нее рука сама начала выводить нужные линии для получения святого лика Андрея Первозванного.

Раз за разом, оставляя недоделанными наброски, Вика оставалась недовольной своей работой. Лицо кривое, рука не там начала прорисовываться, взгляд угрюмый – думала она, поторапливаемая бабушкой, которая твердила ей, чтоб она лучше помогла ей по хозяйству, а не всякими глупостями увлекалась.

– Андрей Первозванный, Сергий Радонежский… Боженька, пожалуйста, помоги мне, – внутренне молилась Вика, каждый раз вырисовывая «не то», как она думала.

Все свои неудачные труды она складывала в стол.

Анна Григорьевна, потрясенная столь ревностным желанием внучки приобщиться к церкви, однажды, в порыве гнева, закинула их все в печь…

Вика почти сразу спохватилась, что рисунки пропали, но боялась спросить у бабушки, не убрала ли она куда-нибудь ее скромные молитвы в карандаше. Они просто исчезли. Краски и бумага на месте, иконок – нет!

Анна Григорьевна с притворным удивлением смотрела на внучку и словно железная леди не желала отвечать малышке, куда пропали рисунки, хоть та и была уже доведена до слез и отчаяния.

Все еще надеясь на свою плохую память, Вика в очередной раз прочесывала все углы дома, думая отыскать потерянные работы, чтобы продолжить попытки. Домашних животных ей совершенно не хотелось рисовать. Тем более после такой встречи со священником, который дал ей поцеловать свой крест. Это же честь какая!

Потратив на тщетные поиски еще три дня, девочка с вопрошающим взором, наконец-то, посмотрела на бабушку. А та совершенно серьезно глянула на печь.

У Вики ноги подкосились. На глазах появились слезы.

– Неужели ты сож, сож, – не могла произнести этого слова Вика, – сожгла мои иконки, баба?

– Да, Вика, – властным, беспощадным тоном заявила бабушка, – все до одной! И даже слегка грозно притопнула ногой для пущей важности.

Вика громко зарыдала и выскочила из дома прочь.

«Как ты могла», – слышался удалявшийся рев девочки, от которого и у Анны Григорьевны похолодело в душе:

– Куда это она??? И внутри у нее что-то «шевельнулось», а потом словно придавило тяжелым грузом…

Бежать за внучкой Анне Григорьевне не представлялось возможным. У нее давно уже болели и отекали ноги, так, что иногда она и передвигаться по дому не могла. Только с помощью внучки, палки или костыля.

Вика же удалялась все дальше и дальше от своего дома, туда, где она не услышит больше отвратительных слов любимой, но безжалостной бабушки, и не увидит эту страшную черную пасть печи, поглотившей ее работы.

Анна Григорьевна почувствовала свою вину и перестала находить себе место.

Вика пропала на несколько дней, а казалось, что уже целую вечность она ее не видела.

Пожилая женщина сразу заметно посерела лицом. Гордый нрав не позволял ей думать о том, что ее неправота могли причинить такое бедствие. Как отдушина всей жизни ее, куда-то пропала из-за жалких огрызков бумаги. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? И самое главное, где искать Викулю, этого чистого, наивного, простодушного и отчаянного ребенка?

Анна Григорьевна окончательно поседела и стала беловолосой словно, стена у печи, в которую она решительно закинула детские иконки.