Николай Александров - Отец сказал (сборник)

Лукин поднял руку, требуя внимания.

– Надеюсь, что зам по тылу, начальник столовой и даже хлеборезы слышат претензии солдат, и уверен, что через двое суток наведут порядок, а я проверю. – Лукин обернулся к названным лицам и спросил: – Я верно надеюсь, товарищи?

«Товарищи» молча и согласно стояли рядком и рассматривали рябой асфальт утоптанного плаца.

– В таком случае, честь имею, – произнёс полковник и направился к своей «Волжанке».

На том и закончилось внеплановое построение гарнизона. И при чём тут были москвичи, и при чём здесь москвичи вообще? Он бы и сам затруднился ответить, – к слову пришлось, – нужно было разрядить обстановку, как «Макара» в глухую и тупую стенку. Ну, считают люди, что вся дрянь в их жизни прописана в Москве, – кушайте, коль масла нет, и тем более, если считаете, что вы ни при чём, и что вы бедные и несчастные, а других не меньших придурков мнят богатыми и тоже ни в чём не виноватыми! Валяй, круши жизнь тех, кто тебе не нравится – богатых или бедных, по своему вкусу! Врагов внешних можешь подтянуть, а после с ними же задумчиво дискутировать. А ещё есть въедливые и внутренние предатели. Возможно, и с ними «в войнушку поиграться». И тогда богатые сделаются богаче, враги – сильнее, а ты как был нищебродом и дебилом, так и останешься, потому что не понял главного, что вся проблема твоей жизни в самом тебе, в твоём глупом равнодушии, и безделии, и нежелании честно работать и счастливо жить.

После построения, будто бы случайно, несколько офицеров собрались возле кулинарии.

– Ну что, мужики, доигрались, – сказал один старлей, вжадную втягивая пиво. – Отец народов пришёл. Сейчас же всё порешает и всех порешит.

– А сколько можно терпеть? Правильно! Лучше понятный всем режим Сталина, чем бардак!

– Сталин – не Сталин, а полковник прямо-таки по-настоящему крут. Может, он родственник Сталину? – задумался какой-то капитан.

– Умница, – отозвался старлей, – он племянник Берии, только фамилию сменил и кошек любит, как самых близких родственников. У нас даже дырявая стена плача сегодня появилась по безвременно ушедшему порядку.

– Но он не диктатор, понимаете, он просто сегодня сорвался, психанул, с кем не бывает. Он бьётся и орёт, и «Макаром» машет, и врезать готов. У него злость-то не диктаторская. А как по-другому разговаривать, если по-другому не понимают? И Сталин не был диктатором, но порол жестоко, но по-отцовски. А если бы не порол, то и страны бы не было. А кого-то и к стенке ставил, и ведь правильно ставил! Предатель должен стоять у стенки! Альтернативы у полкана нет, потому что мы и правда забурели.

– Слышь, капитан, твоя задача – детей сохранить, а не к стенке их ставить, – разозлился старлей, – в противном случае с бабами и Сталиным воевать будешь.

– А он не детей к стенке ставить собирается, он не про детей говорил, он нашу сволоту к стенке обещал поставить.

– Я у себя в роте эксперимент однажды провёл, решил стать добрым командиром. Ребята, я потом роту собрать не мог. Вообще перестали что-либо понимать! – улыбнулся вдруг другой старший лейтенант.

– Русский человек без звездюлей, как без пряников, ну никак служить не может.

– Да не нужно ему «звездюлей», – возразил вдруг старлей, – а обыденного и понятного товарищества и правды русский человек хочет.

– А ведь зря Лукин на Сокола наехал, Сашка самую суть говорил, – выпрыгнул вдруг кто-то.

– Мужики, наехал, переехал или гранатками закидал – это всё пустое, – отозвался Соколов. – У нас есть ребята, у нас есть мы, ну, и присяга, на крайняк. Остальное всё «до лампадки»!

– Когда я учился, – вступил сивый от седины майор, – у нас старенький полковник преподавал, насмотрится, бывало, на наши подвиги и успехи, и говорит: «Если начнётся война – лучше сразу сдавайтесь, не так позорно будет. А если ядрёный взрыв случится, то всем и сразу накрываться простынёй и ползти в сторону кладбища». Это я о качестве нашей службы, ребята. К слову вспомнил.

– Согласен, – рубанул рукой Соколов, – но, должен признаться, мне с таким «полканом» было бы очень надёжно в любой переделке-перетруске. Не сдаст и не отступит никогда и ни при каких обстоятельствах. Он просто нормальный мужик.

Вот такие разговоры. А чай с того самого дня в гарнизоне привыкли пить без сахара.

Подъезжая к воротам разорённого КПП, полковник Лукин вдруг увидел высокого старика – прапорщика. Тот шёл по тротуару от офицерского общежития. Его высокая, крупная и нескладная фигура, наклонённая вперёд, будто падающий башенный кран, широкий гулливеровский шаг и, казавшиеся маленькими погончики на его широких плечах, не могли не остановить взгляда любого проходящего или проезжающего.

– Юра, ну-ка, притормози, – приказал Лукин водителю и кивнул с сторону прапорщика. – А это что за чудик?

Волга остановилась на обочине.

– А, да, это Чиж! – Заулыбался водитель. – О, извините, товарищ полковник, это прапорщик Чижов. Хотя на самом деле он не прапорщик, просто хлеб печёт. У нас в кулинарии, у новых хозяев пекарня, так он там работает. Пекарь отменный, к нам в городок специально за хлебом люди приезжают, утром даже очередь выстраивается. Хлеб в магазинах какой – корка, а в ней крошки, и вкуса никакого. – Лукин покосился на болтливого Юрку, но промолчал. – А Чиж выпекает, будто хлеб уже в масло обмакнул. А живёт здесь, в общаге. – И водитель вдруг заговорил доверительным тоном, будто по секрету нечто важное рассказал начальнику гарнизона. – Понимаете, у него сын в Чечне погиб, жена поболела-поболела, да померла, а он опять форму надел, за сына, сказал, служить буду. Классный дед! Даже, когда денег у кого-нибудь нету, хлеба даёт и не спрашивает, потом подождёт-подождёт – сам в кассу положит.

– И что же здесь за балаган такой? Цирк-шапито, а не гарнизон, – вздохнул Лукин. – Давай в штаб, что стоим-то.

– Товарищ полковник, – дёрнув ручку передач, забеспокоился водитель, но осторожно съехал с обочины. – Вы не думайте, он дед что надо, ну и пусть форму надел, ему, может, так легче. Вы, когда с ним познакомитесь, поговорите, поймёте, что он хороший человек. И он непростой, он дед что надо, с резьбой крупной, какую просто не раскрутишь.

– Ну, что ты раскудахталась, мать Тереза. Уговорил, проверим резьбу твоего прапорщика, привезёшь его ко мне в штаб, к одиннадцати, раскручивать буду. Устроили тут дом инвалидов.

– А он не инвалид, он и сейчас подкову разогнуть может, товарищ полковник, представляете, недавно, на спор шестнадцатую трубу узлом завязал. На ячейку яиц спорили. Не-е, зря вы, он классный дед.

– Юра, а что это ты меня заряжаешь, я тебе не пушка, меня заряжать! И болтай меньше, трезвонишь без умолку. Ехай дальше!