Мадлен Л`Энгл - Быстро вращается планета

– Но я буду и кем-то другим тоже?

– Если достаточно откроешься.

– Если я буду в теле другого человека, мне придется быть сильным за нас двоих?

– Возможно, – заметил Гаудиор, – что из вас двоих сильнее окажется хозяин тела. Ты согласен?

– Не знаю…

– Похоже, – сказал Гаудиор, – что тебя призвали. А призыв никогда не делается наугад, он всегда сообразен цели.

– Какой цели?

Гаудиор не ответил на это, но сказал:

– Похоже, у тебя талант к Погружению.

– Но я никогда…

– Разве ты не умеешь Погружаться в мысли сестры?

– Ну, когда мы вникаем – немного да. Но я же не буквально вхожу в Мег или становлюсь ею. Я остаюсь собой.

– Остаешься ли?

Чарльз Уоллес задумался:

– Когда я вникаю с Мег, я полностью осознаю ее. А когда она вникает со мной, она больше осознает меня, чем себя. Думаю, вникание в чем-то подобно твоему Погружению. Да, так немного меньше страшно.

Гаудиор тряхнул бородкой.

– Ныне ты призван Погрузиться до глубочайших пределов. А я призван помочь тебе. – Свет его рога замерцал и потускнел. – Ты видел начало.

– Да.

– И ты видел, как разрушитель почти с самого начала пытался испортить древнюю гармонию?

– Откуда взялся этот разрушитель?

– Из блага, конечно же. Эхтр желал всю славу загрести себе, а когда такое происходит, добро перестает быть добром. А за первым эхтром последовали другие. Куда бы ни пошли эхтры, тени следуют за ними и пытаются проехаться на ветре. Существуют места, где никто и не слыхал про древнюю гармонию. Но там всегда существует момент, в котором есть Могло-Бы-Быть. И нам нужно отыскать Могло-Бы-Быть, которое приведет нас к данному конкретному злу. Я видел множество Могло-Бы-Быть. Если бы выбрали вон то и то, тогда вот этого не случилось бы. Если бы то и то было сделано, тогда свет трудился бы совместно с тьмой, а не страдал от нее. Такое возможно, если ты сможешь перейти в момент Могло-Бы-Быть и изменить это.

Пальцы Чарльза Уоллеса крепче сжались на серебряной гриве.

– Я понимаю, что не смогу предотвратить катастрофу лишь потому, что мне это велела сделать миссис О’Киф. Может, я и самонадеянный, но не настолько же! Но моя сестра ждет ребенка, и я могу быть достаточно сильным, чтобы ради нее попытаться отвести беду. А миссис О’Киф дала мне Слово… – Чарльз Уоллес оглядел яркую зелень вокруг. Хотя на нем до сих пор были ботинки и теплый норвежский анорак, он не испытывал неудобств. Внезапно вокруг зазвучала песня, и на деревья опустилась стайка золотистых птиц. – Кстати, а где мы? Насколько давно?

– Давно. Я перенес нас в до всех Могло-Бы-Быть этой планеты, до того как появились люди, начали ссориться и научились убивать.

– Как мы попали сюда, в Давно?

– Вместе с ветром. Ветер веет где хочет.

– Он принес нас туда… в Когда, куда ты хотел?

Свет единорожьего рога запульсировал, и свет этот, заключивший в себе синеву неба, отразился в глазах Чарльза Уоллеса.

– До того как гармонии были нарушены, единороги и ветра танцевали вместе, радостно и без страха. Теперь эхтры жаждут завладеть ветром, как и всем прочим, так что случаются моменты, когда они скачут на ветре и превращают его в торнадо, и ты можешь радоваться, что мы ехали не на таком ветре – это всегда рискованно. Но мы попали в то Когда, куда я хотел, и у нас есть немного времени, чтобы перевести дыхание.

Золотистые птички порхали вокруг, а потом небо заполонили бабочки и вплелись в узор вместе с птицами. В траве сновали ящерки, яркие, как драгоценные камни.

– Вот ветер, который не затронут, – сказал Гаудиор. – Пойдем. Этот краткий взгляд – всё, что я могу тебе подарить из этого золотого времени.

– Мы вправду должны так скоро уходить?

– Нужда велика.

Да, нужда воистину была велика. Чарльз Уоллес посмотрел на единорога.

– И куда мы теперь?

Гаудиор нетерпеливо топнул ногой по пышной траве.

– Не Куда! Неужто ты не можешь удержать это в своей человечьей голове? В Когда! Пока мы не будем знать больше, чем сейчас, мы будем оставаться здесь, в твоем собственном Где. Что-то нужно узнать, и нам надо выяснить, что именно.

– А ты не знаешь?

– Я всего лишь единорог. – Гаудиор скромно опустил серебряные ресницы. – Я знаю лишь, что здесь, в этом месте, где ты смотришь на звезды, есть что-то важное для будущего. Но это в любом случае произошло уже после того, как Древняя Музыка сфер была нарушена. Так что теперь мы отправимся в Когда людей.

– А ты знаешь, когда это Когда?

Рог единорога снова замерцал. Чарльз Уоллес начал понимать, что это признак беспокойства или неуверенности.

– Далеко. Мы можем без страха мчаться с этим ветром, ибо здесь древние гармонии все еще не нарушены. Но может стать хуже, если следующее Когда диссонирует. Держись крепче. Я отнесу тебя туда, где ты Погрузишься.

– Погружусь? В кого? – Чарльз Уоллес запустил пальцы в гриву.

– Я спрошу у ветра.

– Ты не знаешь?

– Вопросы, вопросы! – Гаудиор топнул серебряным копытом. – Я не какой-нибудь компьютер! Только у машин есть благовидные ответы на все вопросы.

Рог ярко засверкал, от копыт Гаудиора полетели искры, и они взмыли вверх. Гладкие бока стали текучими, огромные крылья медленно распростерлись, и ветер подхватил их.

Мальчик чувствовал потоки ветра сверху и снизу. Скачка на единороге, скачка на ветре – он ощущал себя полным воплощением свободы и радости. Ветер, единорог и мальчик слились воедино.

Звезды и галактики кружились в космическом узоре, и радость единения была значительнее любого разлада вовне.

А потом, почти без перехода, они оказались среди камней, деревьев и высокой травы, рядом с большим озером. То, что много столетий спустя станет потом звездным валуном, ныне представляло собой небольшую каменную горку. За камнем высилась роща из папоротников и огромных раскидистых деревьев, незнакомых мальчику. Перед камнем вместо долины, как в Когда Чарльза Уоллеса, до самых холмов раскинулось сверкающее под солнцем озеро. Между камнем и озером вдоль берега полукругом выстроились странные хижины из камней и шкур – полудома, полушатры.

Перед постройками кипели жизнь и смех: мужчины и женщины ткали, лепили из глины горшки и миски, расписывали посуду яркими геометрическими узорами. Дети играли у края воды, плескались и пускали блинчики.

Какой-то мальчик сидел на скальном выступе и обстругивал острым камнем древко копья. Он был загорелым и худощавым, с блестящими волосами цвета воронова крыла; его темные глаза блестели, как вода в озере. Скулы у него были высокие, а губы – полные и яркие. Мальчик сосредоточенно трудился. Он посмотрел на искрящуюся поверхность озера и принюхался к запаху рыбы. Потом вернулся к своему занятию, но ноздри трепетали почти непрерывно, как будто он вдыхал зелень травы, синеву неба, запах красной крови животных в лесу. Казалось, мальчик не замечает единорога, стоящего на каменном склоне прямо перед ним, – ну или воспринимает прекрасное существо как нечто само собой разумеющееся. Гаудиор сложил крылья, и они сделались невидимыми; рог сиял ровным светом.