Юрий Воищев - Пираты Неизвестного моря

И вот уже пионерский лагерь позади. И листья высоченных дубов шелестят над головой. И солнце плывет за густыми кронами и посылает озеленительные вспышки света.

Хрустят под ногами шишки, шелестит прошлогодняя хвоя. Сосны, сосны, сосны…

– Не отставай!

– А я ногу натер, сейчас переобуюсь и догоню…

– А до Графской далеко?

– Километров тридцать.

– Жаль.

– Много?

– Что?!! Жаль, что не шестьдесят!

– А правда, там заповедник?

– Правда. Бобры, олени…

Бобры, олени – это здорово! Мы никогда не видели бобров и оленей, разве только – в кино. А ночью костер, уха и палатки. Два дня, две ночи, двое суток! Палатки, уха и костер! Уха, костер и палатки! Бобры и олени. Олени и бобры. Вперед! Вперед!

– Кольк, а ты хорошо знаешь дорогу?

– Я все знаю!

– Кольк, а рыбные места есть по пути?

– Все есть!

– Кольк, а ты в походе когда-нибудь был?

– Сколько раз!

– Колька, Колька, Колька…

Колька не подведет! Колька поймал браконьера! Колька сто раз был в походах, а Вениамин – тысячу!

Первый привал устроили в маленьком селе Красный богатырь.

Деревня изгибалась вдоль грейдера, окаймляя дорогу беленькими домиками с камышовыми пилотками крыш. У каждого дома высится огромный вяз, у каждого дома вкопана в землю лавочка, а через каждые пять домов гигантскими удочками торчат колодезные журавли.

Промчался грузовик с визжащими поросятами и окутал весь отряд «дымовой завесой» пыли.

– Пообедаем в столовой, чтобы не терять времени даром, – оказал Вениамин. – И в путь. Решено?

– У-у-у… – заныли ребята, – в столовой… Лучше костер!… Кулеш!… Картошка печеная!…

– Кулеш, картошка… – поддержал Вениамина Колька. – Несколько часов уйдет. Лучше в заповеднике подольше побудем!

Колька знал, что сказать. Все бросились на штурм маленького дощатого домика с большущей вывеской «Днем столовая, вечером кафе».

– Олег, ты что возьмешь? – засуетился Петька. – Давай одно первое на двоих и по котлете!

– Эх, ты, мелкота! – важно оказал Спасибо. – Да мне, если хочешь знать, трех полных обедов мало!

– Хвастун! – обиделся Петька.

– Что заказывать? – деловито осведомился у Вениамина обжора Спасибо.

– Смотрите сами… Сколько съедите! – засмеялся Вениамин.

И Спасибо взял себе три первых, три вторых и шесть стаканов компота.

Остальные свободно разместились по трое за одним столом, а Спасибо потребовался отдельный. Мало того, компот пришлось поставить на пол, потому что на столе для него места не нашлось.

Спасибо важно посмотрел на ребят – вот так-то!

Вениамин прямо-таки остолбенел, когда взглянул на стол Спасибо.

– Ничего, – обнадежил его Олег. – Влезет!

Все уже поели, а Спасибо еще «добивал» третью тарелку борща. Страдальчески улыбаясь, Олег смотрел на ребят и ел, ел… И всем было ясно, что после двух тарелок борща еда для него уже не еда, а работа.

Спасибо ел из принципа.

– Может, хватит? – забеспокоился Вениамин.

– Раз взял, значит, съем, – проворчал Спасибо. И съел. И выпил шесть стаканов компота.

Но зато потом не мог сдвинуться с места и дышал так тяжело, словно после скоростного бега на пятикилометровую дистанцию.

Повариха высунулась в окошко и с уважением смотрела на Олега.

Ленька и Петька взяли его под руки и вывели на улицу. Он сел на крыльцо и, виновато улыбаясь, сказал:

– Идите сами!… А я вас догоню… Отдохну немного, попью молока…

– Вот еще! – разозлился Вениамин. – Подождем.

– Нечего его ждать! – загалдели все. – Не маленький, догонит!… Обжора!… Нашли кого в поход брать!… Всегда так!… Притворяется!…

Около столовой остановилась телега, и возница – молодой парень в армейской фуражке – грозно спросил, показав кнутом на Спасибо:

– Больной?

Спасибо испуганно вскочил и, раскачиваясь, словно от сильного ветра, засеменил вдоль дороги. Сел на колодезный оруб и жалобно посмотрел на ребят, словно ища защиты. Парень засмеялся:

– Вы куда?

– В Графскую, – улыбнулся Вениамин.

– Я его подброшу до моста… А там он вас подождет!

Спасибо лежал в телеге на колючем сене и тоскливо смотрел, как постепенно, все дальше и дальше, остаются позади ребята. А потом парень лихо свистнул, щелкнул кнутом, лошадь помчалась под гору, и никого уже больше не стало видно. Всюду поля, одинокие кусты, расселины оврагов…

В небе застыли пухлые горы ватных облаков. И захотелось спать, спать…

Телегу трясло на ухабах, лицо парня окутывал махорочный дым. Спать, спать…

Лошадь размахивала блестящим хвостом, отгоняя назойливых мух. Влево-вправо, влево-вправо… Жарко пекло солнце, похожее на глазок доменной печи. Спать, спать…

– Ну, вставай, приехали, – оказал парень, расталкивая уснувшего Спасибо.

Олег сел на песок у моста через ручей и долго смотрел, как телега уплывала к горизонту, пока не превратилась в крохотную черточку и не растаяла совсем.

Олег искупался. Ключевая вода освежила его, и он пошел назад, навстречу ребятам. А то будут потом подсмеиваться – лентяй, мол, лодырь, жиркомбинат. А разве он виноват, что у него аппетит хороший? Мать ему всегда говорила: ты ни в чем меру не знаешь. Ну, не знает, не знает! А что поделаешь? А если он объелся, а после еды мертвый час полагается. Зачем по жаре трястись?

А все-таки нехорошо. Нечего было перед ребятами выхваляться. Нашел, чем удивить! Удивил на свою голову! А теперь все мужественно идут по жаре и, наверное, смеются над ним. Ну, и пусть смеются, пусть! А все-таки он доказал: мог бы и не съесть всего, а все-таки съел! А ведь если б не съел, все бы смеялись еще больше. Жадина, мол, жадина! А он никакой не жадина. Просто хотел всех удивить, а вышло… Зато он теперь может три дня не есть. Запросто, как верблюд!

Внезапно из-за куста выскочили трое каких-то мальчишек и загородили ему дорогу.

Через прорехи в крыше было видно голубое небо, в котором неподвижно застыли ватные горы облаков. Казалось, что дырявая крыша залатана небом.

В этом заброшенном сарае, заставленном старыми бочками и сломанными ящиками, собралась любопытнейшая компания.

На широченном дубовом чурбане сидел Олег Спасибо. Руки у него были связаны за спиной толстой бельевой веревкой. По бокам Олега стояли, как часовые, двое мальчишек. Один – длинный, костлявый, в синей кепке, сдвинутой козырьком на затылок. Другой – низенький и круглый, как мячик, в огромной солдатской пилотке. Если бы пилотку не удерживали растопыренные уши, она бы, пожалуй, накрыла всю голову, до самого подбородка.