Николай Богданов - Партия свободных ребят

А главное, у бабушки есть сюрприз, до которого никаким Алдохиным не додуматься.

Тут старушка стала на колени перед сундуком и из-под самого низу, перебрав все старинные платья, достала мешочек, от которого по всей баньке пошел удивительно приятный запах.

- Кофий у меня припасен на такой случай, Иванушка, - кофий натуральный, эфиопский.

И дала понюхать мешочек Кочеткову, потом Данилке.

Данилка был в полной уверенности, что бабушкин обед учительнице понравится. И после уроков шел впереди нее по селу гоголем, одетый в новую рубашку, в новые штаны, отглаженные бабушкой. И вихры его лоснились от деревянного масла не хуже, чем у Мотьки Алдохин а.

Правда, он вел учительницу пешком, ну да ведь тут недалеко и, главное, не пыльно. По зеленым тропинкам шел.

И учительница действительно удивилась, когда в тесной баньке, приспособленной под жилье, отведала она куриного бульона с кореньями, съела куриные котлеты, обжаренные в яйце, с грибным гарниром, а на третье - кисель ягодный. И наконец, совершенно была поражена чашечкой пахучего кофе.

- Да откуда это у вас, бабушка?

- А это все крохи-крошечки от моей бесполезно прожитой жизни, вздохнула бабушка Агаша. И, подперев щеку рукой, залюбовалась учительницей.

- В молодости-то я вроде вас бойкая да пригожая была, смелая да умненькая. И за это взяли меня в господский дом горничной. Получили за меня родители несколько рублей денег и справили свадьбу старшей сестренке моей, его родной бабушке, - указала она на Данилку, - а я ему двоюродная. И прожила я весь век у чужих людей в услужении. Только и делала, что за бездельницами ходила, бездельникам угождала, на бездельников работала. Сначала у господ Крутолобовых, а потом у попа Акакия. А как извела на них все силы, непригодной стала, так и выгнали меня, как старую собаку. Вот и сказка моя вся! А ведь могла я, девонька, вроде тебя ученой быть, малых детей уму-разуму учить. Грамота мне давалась легко. Я и теперь что письма писать, что книжки читать очень горазда. Даже в очках.

Улыбнулась учительница, а самой стало грустно. Жалко прожитую в услужении богатым Агафьину жизнь.

- Теперь вот хоть перед смертью хочу полезное дело сделать, креплюсь, не помираю, чтобы Данилушку в люди вывести. Помогу ему на ноги стать, избу поставить, коня завести, невесту в дом привести, ну тогда и умру!

Денек осенний выдался теплый, вышли хозяева и гости на вольный воздух, сели на крыльцо баньки, кофе пьют и рассуждают.

- Поможем вашей мечте, бабушка, - говорит Иван Кочетков, - возьмем вашего внука в артель, посадим его не на простого коня, а на стального. И все он себе добудет:

и хату, и жинку, и лучшую долю!

- Для себя? Ведь этого мало, - говорит учительница. - Бабушка ведь жалеет свою бесполезно прожитую жизнь! А что это значит? Это значит, что ничего хорошего не сделала она для добрых людей, для человечества!

- Понятно, Данил должен жить не только для себя, на то ваше воспитание, - говорит Кочетков. - Действуйте, воспитывайте.

- Одна я не воспитаю - школы для этого мало! Такие, как вы, помогать должны. Своим примером!

- А как это? - спрашивает Кочетков.

- Так, чтобы помочь ребятам правильно выбрать мечту. Правильно понять, как они должны изменить жизнь людей к лучшему. Мало своей хаты, мало своего коня, мало этого, мало!

Сидит Данилка, слушает и не понимает, как это хаты мало, коня мало, когда он в бане живет и вся живность у него - теленок... Эх, ему бы коня да ему бы дом свой!

А после обеда пошли все вместе прогуляться к мельницам.

Весело, шумно машет мельница крыльями, мелет хлебушек нового урожая. Весело глядеть на них Данилке.

А Иван Кочетков и Анна Ивановна ведут разговор.

Речь уже о самом Кочеткове. Об его мечте.

- Ну, хорошо, бедняков вы на ноги поставите, а дальше что? Совместно обработаете землю, разделите по справедливости урожай, каждый заберет его себе, утащит как суслик в свою норку... А дальше что, мечта, мечта какая?

- Укротим кулаков! Ограничим эксплуататоров, - говорит Иван Кочетков. Заживет беднота хорошо!

- Что значит хорошо? Своим домиком, своей коровкой, своей лошадкой, но ведь это же мелко? Это нищенская мечта!

- А что же, по-вашему, всех мужиков в пролетарии переделать? обижается Иван Кочетков.

- Зачем, давайте помечтаем, как сделать их господами.

- Господами-помещиками, ха-ха-ха! - смеется-заливается Иван.

И Данилка смеется, хотя не понимает над чем - разве господами быть плохо? Бабушка рассказывала, что господа жили ничего, подходяще.

- Ну конечно же, - вместе посмеявшись, говорит учительница, - беднякам надо стать настоящими господами над этими лугами, полями, лесами. И жить не в убогих хатках, а вот в этом дворце на холме, над рекой... Господа понимали толк в красоте, знали, где построить поместье.

Иван Кочетков, прищурившись, смотрит на барские развалины - здесь, недалеко от мельниц, когда-то стоял помещичий дом.

- Значит, зря его мужики сожгли?

- Конечно, напрасно. Надо было сохранить, улучшить, украсить, побросать свои убогие хатки да и поселиться всем селом в этом дворце! Коммуной!

- А ведь разместились бы, - улыбается Иван. - В доме-то было сорок комнат да две залы. Да во флигелях комнат двадцать... А что, вот бы отремонтировать! Но где ж такие средства?.. Ведь это уму непостижимо, сколько должно все стоить... Стекло. Железо. Цемент... Нет, Анна Ивановна, не жизненная эта мечта!

- А как бы хорошо - и детвора вся вместе... Тут бы и настоящее коллективное воспитание... И мне бы комнатка, вон там, в мезонине! Обожаю мезонины, знаете...

- А что ж, - говорит Иван, - если сильно захотеть...

все возможно!

И долго они смотрят на барские развалины. На зияющие провалами окон каменные стены. На круглые колонны, тронутые дымом пожара. На статуи с отколотыми головами. На чаши бывших фонтанов, покрытые бурьяном.

- Жили-пожили тут господа действительно как в раю.

Все имели, чего только душа желала. Получали по потребностям, веселились по способностям, вот это счастье!

- Только это было счастье бездельников. И вот чем это кончилось! указала учительница на развалины. - А вот если бы такие же условия создать трудовым людям, не было бы этому счастью конца!

- И вам мезонин? - улыбается Иван.

- Согласна! - смеется Анна Ивановна.

На обратном пути идут мимо кладбища. Красиво оно возвышается над обрывом реки, окаймленное вековыми ивами и кудрявыми липами. Среди могил рябины растут.

Тихо тут, редко кто бывает.

Грустно разглядывает Анна Ивановна кресты над покойниками и говорит:

- Жалко мне всех, кто не дожил до свободы.

- И мне тоже, - говорит Иван, - только не всех. Вот посмотрите на эту могилу, того, кто здесь зарыт, мне не жалко.

Анна Ивановна посмотрела. И прочла надпись, высеченную на тяжелой каменной плите: