Лев Давыдычев - Жизнь Ивана Семёнова

– Цыц!

Она схватила Алика за шиворот, поставила на ноги и приказала:

– Цыц!

Паша с перепугу приказал сам себе:

– Цыц! – И замер, вытянув руки по швам, пятки вместе, носки врозь.

– То-то, – сказала Аделаида, – мелюзга несчастная. Пойдёте ночевать к Алику.

– Бабушка утром пер-пугается.

– Ничего. Марш домой!

– А ты? – спросил Колька.

– Буду продолжать наблюдение.

Ребята ушли.

Луна-то была. А никакого лунатика не было...

Иван в это время спал самым, как сказал бы Алик, пер-спокойным образом. И спал Иван потому, что устал. А устал Иван потому, что за Бандюгой гонялся. А гонялся он за Бандюгой потому, что хотел его спрятать. А спрятать его он хотел потому, что Бандюга мог помешать ему лунатить.

Устал Иван, лёг отдохнуть да и уснул до утра.

Аделаида знала, что никакой он не лунатик и что вообще всё это выдумки. Спорить же с Иваном бесполезно: он кого угодно переговорит и наврёт столько, что не разберёшь.

Надо было его уличить.

Поэтому Аделаида и сидела на скамейке под огромной липой напротив клуба. Глаза сами собой закрывались.

Вдруг она вздрогнула и едва не вскрикнула.

Прямо на неё шёл пёс. Поймите, не просто шёл, а прямо на неё.

Аделаида не шевелилась.

Пёс ткнулся влажным носом в её колено и замер с закрытыми глазами.

Из-за угла клуба появились две фигуры и направились прямо к Аделаиде.

Впереди шагал милиционер Егорушкин, за ним вприпрыжку торопился дед Голова Моя Персона.

«Попалась, – подумала Аделаида. – Теперь мне попадёт! Да ещё как!»

– Вот он, лунатик! – обрадованно закричал дед. – Былхвост!

– А это что за особа? – удивлённо спросил Егорушкин, направляя луч электрического фонарика на девочку. – Ты что здесь делаешь?

– Лунатика караулю.

– Какого ещё лунатика?

И Аделаида рассказала о том, как её попросили взять Ивана Семёнова на буксир и что из этого вышло.

– Эх, сколь лунатиков-то развелось! – воскликнул дед.

Откуда-то донеслись не то крики, не то плач... Все прислушались.

– За мной! – приказал Егорушкин.

Выбежав за угол, они увидели Пашу, Кольку и Алика, которые брели по улице и ревели.

Увидев милиционера, ребята умолкли.

Оказалось, что бабушка Алика была глуховатой, и они не могли ни достучаться, ни дозвониться.

– Ну и ночка! – сказал Егорушкин. – Придётся всех вас за нарушение общественного порядка отвести в отделение.

– Не надо-о-о-о!

– А что мне с вами делать прикажете?

– Иван во всём виноват, – прохныкал Колька, – из-за него...

– Виновата я, – сказала Аделаида.

– Граждане! – воскликнул дед. – Спросите меня, кто виноват, отвечу. Спрашивайте!

– Кто виноват? – спросил Егорушкин.

– Я! – гордо ответил дед. – Это я, голова моя персона, про лунатиков Ивану рассказал. Значит, надоумил его. Готов понести заслуженное наказание.

– Сейчас надо решить, куда эту мелюзгу спрятать, – озабоченно проговорил Егорушкин. – Уж вы меня извините, а придётся родителей будить.

Когда все разошлись, дед сказал:

– Идём, Былхвост, на дежурство. И не вздумай больше лунатика из себя строить. Кончилось моё терпение. Понял?

Утром Иван пришёл в школу чуть ли не первым.

Вернее, не пришёл, а прибежал.

Он трусил. Очень. Даже стыдился немного. Он понимал, что теперь никто ему не поверит, сколько ни сочиняй про свою болезнь. Невезучий он человек – что поделаешь? Не нарочно же он проспал.

Одна только и была надежда, что Аделаида тоже проспала.

Тут она и подошла. И с нею ребята.

– Вчера я себя прекрасно чувствовал, – сказал Иван. – Пилюль много съел. Помогло. Всю ночь спал. Впервые за много лет. А вы?

– А мы ночью дежурили, – ответила Аделаида,– с товарищем Егорушкиным.

– А также с псом Былхвостом, – добавил Паша, – он тоже лунатик. Вроде тебя.

– Врун ты и хвастун, – сказала Аделаида. – Из-за тебя им дома, знаешь, как попало? Ребята громко вздохнули.

– После уроков останешься, – приказала Аделаида, – начнём!

У Ивана мороз по коже пробежал.

– И правильно! – воскликнул Иван. – Ещё мало попало! Да я бы вас всех за такое безобразие в милицию бы забрал! Суток на семьдесят!

– За какое такое безобразие?! – поразился Колька Веткин.

– Пер-путал ты что-то, – сказал Алик Соловьёв. – Это пер-ступников в милицию забирают.

– А, может, вы и есть преступники во главе вот с этой особой, – Иван показал на Аделаиду. – Зачем к человеку пристали? – крикнул он. – Почему человеку нормально жить не даёте? Почему даже ночью ему от вас покоя нет?!

– Так ведь мы... – пробормотал Паша Воробьёв. – Так ведь мы ему помочь хотели!

– Не нужна ему ваша помощь ни капельки! – сказал Иван, отвернувшись. – Он жить по-человечески хочет! Ему ночью спать надо, а вы хотите, чтобы он по крышам скакал да по проводам бегал! Не выйдет!

После уроков Аделаида поймала Ивана уже во дворе школы и за руку привела обратно в класс.

– Не могу я сейчас заниматься, – жалобно сказал Иван, – есть я хочу. Когда я голодный, то могу в любой момент – хлоп на пол.

– А если поешь?

– Тогда всё в порядке. Могу хоть целый час заниматься.

Аделаида достала из портфеля свёрток, развернула – шесть бутербродов с маслом и колбасой.

«Ух ты, крокодильская дочь! – подумал Иван.– Вот свалилась на мою голову!»

– Ешь, – грозно проговорила Аделаида, – лодырь несчастный. Лунатик заспанный.

– А ты паровоз бесколёсный.

– А ты... – Но она сдержалась, иначе бы они разругались, и предложила: – Ешь на здоровье.

Чего-чего, а есть Иван умел. И если бы за это умение давали звания, то Иван был бы примерно подполковником. Так что бутерброды он уничтожил быстренько.

– Наелся?

– Ни капельки. Придется домой идти.

– Сначала выучишь уроки.

– Не могу.

– Можешь.

Иван почувствовал, что сердце его замирает от страха, но проговорил громко и отчаянно:

– Не могу!

Аделаида крикнула:

– Можешь!

И – трах! – кулаком по столу.

Понимал Иван, что если сейчас отступит, то потом будет ещё труднее. И, закрыв от страха глаза, он крикнул:

– Не желаю!

Тишина.

Иван открыл один глаз и у самого носа увидел большущий кулак.

– Последний раз предупреждаю, – сквозь зубы произнесла Аделаида, – если ты сейчас же не станешь учить уроки, я за себя не отвечаю. Так стукну, что живым отсюда не уйдёшь!

– Ой-ой! – вскрикнул Иван и дёрнулся всем телом. – Ох! Ох! – И снова дёрнулся, ещё сильнее. – Ух! Ух! – И объяснил: – Началось. Сейчас меня часа три дёргать будет. Ох! Ох!