Эльдар Ахадов - Кругосветная география русской поэзии

Они взирают в интерьерах,
меж вьющихся интервьюеров,
как ангелы или лакеи,
стоят за креслами глазея.

А факелы над черным Арно
невыносимы —
как будто в огненных подфарниках
несутся в прошлое машины!

– Ау! – зовут мои обеты,
– Ау! – забытые мольберты,
и сигареты,
и спички сквозь ночные пальцы.
– Ау! – сбегаются палаццо,
авансы юности опасны —
попался?!

И между ними мальчик странный,
еще не тронутый эстрадой,
с лицом, как белый лист тетрадный,
в разинутых подошвах с дратвой —
Здравствуй!

Он говорит: «Вас не поймешь,
преуспевающий пай-мальчик!
Вас продавщицы узнают.
Вас заграницы издают.

Но почему вы чуть не плакали?
И по кому прощально факелы
над флорентийскими хоромами
летят свежо и похоронно?!»

Я занят. Я его прерву.
В 10.30 – интервью…

Сажусь в машину. Дверцы мокры,
Флоренция летит назад.
И, как червонные семерки,
палаццо в факелах горят.

Сурков Алексей Александрович

ФЛОРЕНЦИЯ
Каррарского мрамора белые блоки.
И мышцы в намеке, и лица в намеке.
Мятежная сила невольников Рима
Рождается в камне, могуча и зрима.
По воле резца непонятной, чудесной
Молчанье гремит торжествующей песней.
Гимн варварской мощи, дерзанью, работе
Поет Микельанджело Буонаротти.
У белого камня, у мраморной груды
Стоим, созерцая великое чудо.
И видим, как времени власть побеждая,
Ликуя в экстазе, любя и страдая,
Сквозь годы исканий, сквозь путы сомнений
Из холода глыб прорывается гений.

Блок Александр Александрович

Из цикла «Итальянские стихи»

ДЕВУШКА ИЗ SPOLETO
Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой – мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи —
Дай, как монаху, взойти на костер!

Счастья не требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой тебя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю за ограду
Где ты срываешь цветы, – и люблю!

Мимо, всё мимо – ты ветром гонима —
Солнцем палима – Мария! Позволь
Взору – прозреть над тобой херувима,
Сердцу – изведать сладчайшую боль!

Тихо я в темные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В темный источник сияющих глаз.

ЕВГ. ИВАНОВУ

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь – больной и юный —
Простерт у львиного столба.

На башне, с песнию чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галлереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.

Всё спит – дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак

MADONNA DA SETTIGNANO
Встретив на горном тебя перевале,
Мой прояснившийся взор
Понял тосканские дымные дали
И очертания гор.

Желтый платок твой разубран цветами —
Сонный то маковый цвет.
Смотришь большими, как небо, глазами
Бедному страннику вслед.

Дашь ли запреты забыть вековые
Вечному путнику – мне?
Страстно твердить твое имя, Мария
Здесь, на чужой стороне?

Маковский Сергей Константинович

САД КОРСИНИ
Уж были сумерки, когда привратник
впустил меня в пустынный сад Корсини, —
темнели призрачные кущи пиний
и пахли ароматней.

Куда-то в гору повела аллея:
всё лавр, дубы, магнолии, каштаны.
На перекрестках – смолкшие фонтаны,
обломки мавзолея.

Крапивой грустно поросли боскеты,
заброшенные клумбы одичали,
по-прежнему одни ручьи журчали
журчаньем вечной Леты.

Как в царстве мертвых, я бродил по саду, —
с площадок лестницы монументальной
безлюдию аллей внимал печально
и шуму водопада.

И всё казалось мне таким знакомым —
гигантских пальм стволы с корой косматой,
и в заросли увечный мрамор статуй,
и с тиной водоемы…

Вейдле Владимир Васильевич

БЕРЕГ ИСКИИ
Ни о ком, ни о чем. Синева, синева, синева.
Ветерок умиленный и синее, синее море.
Выплывают слова, в синеву уплывают слова,
Ускользают слова, исчезая в лазурном узоре.

В эту синюю мглу уплывать, улетать, улететь,
В этом синем сияньи серебряной струйкой растаять,
Бормотать, умолкать, улетать, улететь, умереть,
В те слова, в те крыла всей душою бескрылой врастая…

Возвращается ветер на круги свои, а она
В синеокую даль неподвижной стрелою несется,
В глубину, в вышину, до бездонного синего дна…
Ни к кому, никуда, ни к тебе, ни к себе не вернется.

Городницкий Александр Моисеевич

ВЕНЕЦИЯ
Не ступить уже, видно, на старости лет
На омытый солёной волной парапет
У собора Сан-Марко.
Не услышать ночной баркароллы слова,
Не увидеть над книгой сидящего льва, —
Разве только на марках.

Этот город, что кажется явленным сном,
Постоянно нам грезился в мире лесном.
Ах, снегурочки, бросьте, —
К неизвестным морям убегает ручей,
Нету слаще на свете медовых речей
Веденецкого гостя.

Бесполезно с далёких мальчишеских пор
Продолжать этот ставший бессмысленным спор,
Если крыть уже нечем.
Ленинградской голодной поры детвора,
Мы привыкли в каналы глядеться с утра,
А теперь уже вечер.

Полистай календарь и взгляни на число, —
Азиатским бурьяном быльё поросло,
И состарились мифы.
Ты куда уносила нас Волга-река? —
Не в варяги и греки плывём мы века,
А в татары и скифы.

Но под осень, заблудших ловя в невода,
Заполняет каналы морская вода,
Вынуждая к попойке,
И мечтою наивной пугая юнцов,
Всё дрожат отражения странных дворцов
На Фонтанке и Мойке.

ВЕНЕЦИЯ
Венеция – это вода и стекло,
Изгиб голубых изолиний,
И время, которое не утекло,
Поскольку осталось в заливе,
У скал Сен-Микеле, близ мраморных плит
Великих убийц и убитых,
Где надписи русские вечность хранит
Среди ландгобардского быта,
Которые раз затесавшись сюда,
Не могут с лагуной расстаться.
Венеция – это стекло и вода,
Сплетённые в медленном танце,
На люстре, в палаццо, над круглым столом
Последней из патрицианок,
Что стала сама веницейским стеклом,
Сойдя с полотна Тициана.
В нечаянный этот вступив карнавал,
Над узким ущельем канала,
Ты всех позабудешь, кого волновал,
И все, что тебя волновало.
И радостно думать, что гибель близка,
Под небом пунцовой окраски,
Где тускло мерцает свинцовый оскал
Печальной ромбической маски.