Ирина Галинская - Культурология: Дайджест №3/2012

Глава шестая содержит анализ места безобразного в искусстве и обществе. Представлены взгляды Платона, Аристотеля, Ксенофонта Афинского, Сократа, Софокла, Г.В.Ф. Гегеля, Г.Э. Лессинга, Ф. Ницше, Х. Зедльмайра, В. фон Гумбольдта, Л.С. Выготского, А.А. Ухтомского, А. Моруа, М. Хайдеггера, К.Г. Юнга, Б. Кроче, М. Волошина, Г. Клейста, Т.В. Адорно, Э. Фромма, Э. Кречмера и др.

Завершает монографию глава седьмая «Современный культурный контекст и безобразное». Описывая основные черты и характеристики современного культурного контекста, автор подчеркивает такое явление, как девальвация красоты в ее исходном смысле. «Красота начинает восприниматься как некоторое необходимое по этикету, своего рода внешнее украшение… Красота утрачивает знаки вечности… Красота утратила свою неповторимость, свою загадку и притягательность…» (с. 260–261). При всей видимости увлечения красотой «ширится зона безобразного и интереса к безобразному» (с. 261).

Красота строится по стандартам и канонам. «Она легко достижима – это вопрос техники. И она уже не впечатляет, и потому хочется впечатлений более сильных, которые бы вызывали интерес, возбуждали… Безобразное же по-прежнему остается индивидуально, “штучно”, неповторимо, для него нет канонов и матриц, каждый раз оно получается по-новому» (там же). Фантазия художника ничем не ограничивается, он абсолютно свободен. «Безобразное отрицательно притягательно этой свободой и бескрайним многообразием ее выражения…» (с. 262). Это большой соблазн для художника. Слабый человек не может противостоять искушению бездной. Он не в состоянии переработать и сделать для себя безопасным подобный опыт. «К тому же великое безобразное начинает активно дополняться и обрастать и малым, повседневным и привычным безобразным» (с. 260).

Автор подчеркивает, что онтология безобразного шире онтологии красоты. «Формы и виды безобразного неповторимо вариативны, здесь все решает воображение, для которого нет канонов и требований соответствия, и ничем не стесняемый художественный поиск… Безобразное искушает и метафизически. Искушает возможностями как опять же безграничной свободы, так и глубины символизации, достижения безграничной выразительности того, что и непредставимо, и невыразимо… Безобразное привлекает и как возможность выражения протеста. Причем протеста, адресованного не только к обществу, но и к самому миру…» (с. 262).

Одна из характерных примет современного культурного контекста – заигрывание с безобразным, «когда мертвое притворяется живым». Это есть отпадение от человеческого образа, перечеркивание идеи человека, уход от человеческой нормы в разных ее формах, «что свидетельствует о разочаровании человека в самом себе, разочаровании, которое и гонит его в “сады Бодлера” – прочь от природы, от органики, от человека… В область мертвого, в сферу случайного, бессмысленного, хаотического» (с. 276). Ссылаясь на слова Х. Зедльмайра, автор замечает, что «отверзлись врата подземного мира, и мы наблюдаем вторжение хаотического нижнего мира во внешне упорядоченный интеллектом и культурой мир человека. У человека появились новые боги – Хаос и Ничто» (цит. по: с. 292). Образ нашего общества автор называет, к сожалению, «равно без-образным и безобразным» (с. 300).

Тем не менее в заключение высказывается «несколько слов в защиту безобразного – не столько явления, сколько категории: выделения и самой правомерности присутствия категории безобразного в кругу других… категорий, и ее равноправности с ними» (с. 301).

Безобразное неотрывно от жизни, оно неустранимо из ее живой ткани, «из ее хрупкого дления, которое не бесконечно и не до конца объяснимо. Безобразное есть неотъемлемая часть нашего мира, его оборотная сторона, “мертвый лик отвергнутого мира”, как выразился поэт М. Волошин. И его не избежать, оно незаменимо для обозначения того, что реально есть…» (там же).

Монография завершается выводом о том, что безобразное учит ценить бытие во всех его проявлениях. «Человек обречен творчески работать с безобразным, превращая его в красоту, но никак не умножая его и не населяя им свою жизнь» (с. 303).

К проблеме соотношения культуры и цивилизации, т. е. к традиционной проблеме философии культуры, обращались немецкий культурфилософ Освальд Шпенглер (1880–1936) и русский символист и философ Андрей Белый (Борис Бугаев, 1880–1934). Автор реферируемой статьи пишет о культурологическом диалоге между этими двумя мыслителями.

Освальд Шпенглер в своем главном философском произведении, работе «Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории» (1918) и Андрей Белый в статьях «Кризис культуры» (1920) и «Основы моего мировоззрения» (1922) говорят о проблеме кризиса культуры, когда ставят вопрос о соотношении понятий «культура» и «цивилизация». У обоих мыслителей имелось много общего, они были связаны с естественными науками, а не только с гуманитарными, и оба были энциклопедически образованными людьми. Шпенглер вначале работал учителем математики в гимназии, Андрей Белый окончил естественное отделение физико-математического факультета Московского университета в 1903 г., а с 1904 по 1906 г. посещал лекции на филологическом факультете.

В статье «Кризис культуры» Белый противопоставляет культуру как живой организм, как «творчество самой жизни», цивилизации, «ставшей формой сознания, механической составляющей жизни человека» (с. 30). Статья «Основы моего мировоззрения» при жизни Белого напечатана не была. Первая публикация данной статьи состоялась в 1994 г. В разделе «Феноменология культуры», т. е. в оригинальной типологии культуры Белым выделено четыре этапа культурного развития, «каждый из которых вмещает в себя элементы предыдущих этапов» (с. 32). Этими элементами являются философия, музыка, зодчество, физика, теология, биология, поэзия, социология. Элементы взаимодействуют и образуют различные группы сочетаний. Введение в группы сочетаний качественно новых элементов превращает культуру в цивилизацию. Но Белый отмечает, что распадение культуры в цивилизацию – это не гибель культуры, а кризис. «Кризис культуры, таким образом, трактуется Андреем Белым как предпосылка, импульс ее будущего развития» (с. 33).

Что касается Шпенглера, то он трактует цивилизацию как стадию умирания культуры. Трактовка XIX в. в качестве периода кризиса была традиционной для социогуманитарного знания конца XIX и начала ХХ в. Если для Белого кризис представляется единственной возможностью саморазвития культуры, то Шпенглер видит в культуре стадии рождения, расцвета, кризиса и смерти, т. е. «совокупность замкнутых локальных типов» (с. 33).