Наталья Менжунова - Оторвыш

Розовая Пуговка зажмурилась, затем размашисто хлопнула ресницами и широко открыла глаза. В миг, когда ее взгляд упал на вихрастого, настоящий удар грома прокатился по небу. Розовая Пуговка вздрогнула, но взгляда от вихрастого не отвела.

– Что это? – прошептала Розовая Пуговка.

– Очень приятно… Федечка. – пролепетал вихрастый, не отрывая взгляда от Розовой Пуговки.

Свистун, воззрившись на него, присвистнул. Но свист от удивления не удался и почти сразу сошел на «нет».

– Так мы вас ждем сегодня вечером? – не то спросила, не то подтвердила Алина Семеновна.

Федор Михайлович кивнул с видимым удовольствием.

– Надеюсь, и мы еще увидимся, – вежливо попрощался с разноцветными пуговками Серьезный. – Итого: приятно было познакомиться.

Алина Семеновна глянула на потемневшее небо и поспешила к калитке.

– Порази меня гром! Вы что, уже уходите? – засуетился Свистун.

Вихрастый Федечка, что есть силы, потянулся вслед удалявшейся блузке. Но крепкая нитка надежно удерживала его.

Третий удар грома не на шутку сотряс землю, и Федечка обессилено повис на куртке. Из его груди вырвался вздох разочарования.

Наблюдавший из-под лопуха Гусман передразнил Алину Семеновну:

– Уой! Уой! Уой! Та-а-к мы вас ждем ве-е-ечером?

Он изобразил жеманную мину и закатил глаза. И вовремя. Не сделай он этого, не заметил бы Сороку, которая обозревала двор с высоты березы. Взгляды птицы и гусеницы пересеклись, и Гусман молнией метнулся в густую траву. Только его и видели.

Алина Семеновна утюжила розовую блузку. По ткани скользил Старый Утюг и изображал пароход. Уже знакомые нам разноцветные пуговки резвились в шелковых волнах. Пуговкам и Утюгу было за-ме-ча-тель-но, и только Розовая не принимала участия в веселье.

– Что-то наша девочка сегодня грустная-а-а? – улыбаясь, пропыхтел Утюг над ухом у Розовой Пуговки.

Разноцветные Пуговки наперебой затараторили:

– А она у нас влюблена! Влюблена! Влюблена…

– Прекрасно! – бороздя волны блузки, воскликнул Утюг. – О, это даже великолепно! И в кого же?

– В Федечку! В Федечку… – вновь затараторили пуговки. – Он живет в соседнем доме на домашней куртке Федора Михалыча.

– Пардон, – Утюг аккуратно объехал Зеленую Пуговку и вернулся к Розовой:

– Разве любовь – повод для грусти? Это же великолепно! Любовь—река. Нет, любовь – это море, это – океа-ан! Я до сих пор помню горячие волны любви к Жоржетте.

– Это та красивая шляпа с широкими полями? – вынырнула из шелка Зеленая Пуговка.

– Да, да, – охотно отозвался Утюг. – Когда я видел ее, то раскалялся почти добела… Давненько всё было.

– И где она сейчас? – высунула носик Голубая Пуговка.

– Сейчас она несколько старомодна и безвылазно сидит в шкафу. Я возвращаюсь к ней после работы, и мы мило проводим время, вспоминая былые годы.

– А вот нам никогда не быть вместе, – вздохнула Розовая Пуговка.

– Это почему же? – остановился было Утюг, но, спохватившись, поехал дальше.

– Мы – пуговицы. Мы с разной одежды, – ответила Розовая Пуговка.

– Вот если бы вы жили в одном шкафу, то виделись хотя бы иногда, – со знанием дела вымолвила Зеленая Пуговка.

– Почему только иногда? – уточнила Белая Пуговка.

– Да потому! – ответила Зеленая. – Блузку надевают днем, а домашнюю куртку вечером. И это называется – «мимолетные встречи».

– Я и говорю, нам не быть вместе. Для нас это невозможно, – задрожали пухлые губы Розовой Пуговки.

– Кто сказал, что невозможное – невозможно?! – разошелся Утюг. – Если бы мой кумир Петр Первый тоже так думал, он никогда бы не прорубил окно в Европу! У-у-у!!! У! У! Нет такого слова «невозможно»!

На улице уже смеркалось, лил дождь. Алина Семеновна потянулась опустить жалюзи, и разгоряченный Утюг закричал:

– Долой железный занавес! Долой преграды! Улю-лю-ю! Ту-ту-у-у!!! Пф! Пф!

По листьям деревьев монотонно стучали тяжелые дождевые капли, а в кабинете сладко посапывали пуговицы на домашней куртке Федора Михайловича.

Сам Федор Михайлович танцевал на вечеринке в соседнем доме, откуда то и дело доносились обрывки шумного веселья. Ворчуну музыка досаждала, и он забился под рукав. А Свистуну, напротив, спалось сладко: под музыку он еще и подергивал ногой в такт.

Я не оговорился. Именно ногой. Со стороны не заметно, но заявляю со всей ответственностью: все предметы имеют глаза, уши, руки, ноги и даже сердце. Пусть вам не покажется странным, но Пуговицы тоже имеют все перечисленное, только стараются не демонстрировать до поры – до времени. Они прячут свои ручки-ножки за спину, и болтаются себе этакими круглыми дурачками на нитках, выполняя свою работу.

Но однажды наступает момент… Впрочем, что это я постоянно вмешиваюсь в ход повествования? Ведь читатель умен и сообразителен. Хорошо, оставляю вас наедине с историей. Тсс…

Итак, пуговицы на домашней куртке спали.

Не спалось только вихрастому Федечке да портрету знаменитого физика Эйнштейна на стене. Свет уличного фонаря падал на портрет ученого и Федечка ясно видел, как тот показывает ему язык.

– Вам смешно, да? – думал Федечка. – Вы, конечно, хотите спросить, мол, отчего это я с именем влез? А почему нет? Разве я не могу иметь имя? Разве плохо иметь имя? И Федор Михалыч имеет имя, и Алина Семеновна. Я тоже теперь с именем, надо же было неотложно представиться той прелестной Розовой Пуговке.

– Все относительно, уж поверь мне, – лукаво смотрел Эйнштейн на Федечку. – Можешь называть себя хоть Наполеоном, но относительно окружающего мира ты всего лишь пуговица.

– А относительно Розовой Пуговки?

– Пришитая вихрастая пуговица с именем.

– Прекратите! Я больше не желаю это обсуждать.

Федечка забился глубже в мягкую ткань куртки.

Со стороны соседского дома послышались чарующие звуки танго. Они смешивались с ритмом дождя и мягко вливались в комнату.

Федечка знал, как танцуют танго. Он представил себе Алину Семеновну, танцующую с Федором Михайловичем, затем воображение подсказало, что Алина Семеновна сейчас непременно в любимой розовой блузке, а дальше…

Дальше началась мука, потому что Федечку пронзила совершенно ужасная мысль: Розовая Пуговка танцует танго с Пиджачной пуговицей! О-о-о! У Федечки есть соперник! И это было невыносимо. Розовая Пуговка улыбалась удачной шутке его соперника. Ах, если бы Федечка был пуговицей со смокинга или на худой конец с клетчатой рубашки, то он бы не хуже Пиджачной пуговицы смог развеселить барышню!

Очередной взрыв смеха пронзил федечкино сердце насквозь. Федечка заскрипел зубами и перевернулся на другой бок. Но уснуть никак не удавалось. Когда до слуха вновь донеслись звуки музыки, воображени несчастного влюбленного нарисовало страшную картину.