Екатерина Мурашова - Изюмка

– Да нет, дядь Серый, хватит, – сказал Изюмка. – Чего еще ходить!

Серый облегченно вздохнул и схватил чайник.

– Вот сейчас заварочки свежей налью… – пробормотал он.

Изюмка притянул к себе пачку печенья и прочитал, шевельнув губами:

– Привет октябрю! – перевел глаза на Серого и спросил. – Чего это?

– Ну, наверное, от тех, кто это печенье делает, или… ну, не знаю я! – Серый окончательно смутился, ошпарил руку и затряс ею в воздухе.

Это ты что же такое делаешь?! – раздалось от двери, и в проеме появилась уже знакомая Изюмке тетя Лиза, которая вовсе не начальница, а работает в кочегарке. – Чем робенка-то кормишь? Сухарями какими-то заплесневелыми. Неужто б ноги отсохли до стекляшки дойти! Какую-никакую, а котлетку купить? Или пирожок там! Или уж ко мне заглянуть, в кочегарку. Небось у меня пампушка есть и беляша два. Домашние, между прочим. А ну, покладь этот сухарь на место! – скомандовала тетя Лиза Изюмке. – Сейчас я беляши принесу. Обожди чуток. – и снова вышла, перекачиваясь с боку на бок, как большая пестрая утка.

– От командирша, – усмехнулся Серый ей вслед. – Ну ты, Изюмка, и вправду подожди. Беляши у нее знатные… пробовал, того, не один раз.

Тетя Лиза вернулась и высыпала на стол два золотистых беляша и пышную булку, облепленную сахарной пудрой.

Ешь, робенок! – сказала она, пододвинув к Изюмке всю эту снедь. – Как, бишь, звать-то тебя?

– Изюмка! – ответил мальчик, от души въедаясь в пахнущую ванилью пампушку.

– Чего за кличка такая собачья? – удивилась тетя Лиза. – В документах-то как?

– В документах – Кирилл, – объяснил Изюмка.

– Вот. То другое дело – Кирюша. По-человеческому.

– Мне Изюмка нравится, – оказал Изюмка с набитым ртом. – Дразнилку трудно придумать. Кирилл – просто. Кирюшка – хрюшка. Или Кирилл – дрова рубил. Или Вовка Глухов – мой сосед по парте. Вовка – морковка, Вовка – подковка, Вовка – воровка… и еще можно. А Светке Кривко и вовсе плохо. Глядите! – Изюмка поднял ладони с растопыренными, испачканными сахарной пудрой пальцами и принялся по очереди загибать их. – Светка – конфетка, Светка – салфетка, Светка – таблетка, Светка – табуретка, Светка – каретка… Во! А ко мне – никак! Вот вы, дядь Серый, попробуйте. Изюмка-…Ну!

Серый покрутил головой, зазмеился улыбкой, признался:

– Не могу!

– Вот то-то! – обрадовался Изюмка. – И никто не может. У нас в классе всем дразнилки есть. Только у меня нету и у Аполлона Константинова. То есть, на Аполлона-то раз плюнуть придумать, конечно. Аполлон – слон. Но его все Аппендицитом зовут, потому что ему в позатом годе аппендицит вырезали. А к «Аппендициту» – никак. Только Верка Павлова говорит: «холецистит». Это у нее болезнь такая. Но только ведь это не считается, правда? Потому что совсем нескладно…

Изюмка жевал и говорил, а тетя Лиза и Серый слушали, подперев подбородки руками, и глядели одинаковыми глазами. То есть у тети Лизы глаза были карие, а у Серого – в цвет сумеречного ленинградского неба, но что-то все же одинаковое в них было. Что – этого Изюмка не сумел бы сказать словами…

Изюмка уходил, когда зоопарк уже закрылся, и сторожа, ворча, выгоняли последних посетителей. Проходя мимо клетки с волком, он оглянулся по сторонам, быстро перепрыгнул через ограду и просунул между прутьями бумажный фунтик с припрятанной беляшной начинкой. Подошедший Волк вежливо слизнул ее языком. Изюмка потрепал пышный волчий загривок.

– Ты меня узнал? – спросил он у Волка.

Волк понюхал изюмкину руку, потом лизнул. Язык был теплый и гладкий.

– А я думал, у тебя язык шершавый, как у Мурика, – сказал Изюмка и добавил. – Я еще приду. Я теперь часто приходить буду. Ладно?

Волк наклонил голову и ткнулся лбом в Изюмкину ладонь.

– Эт-то еще что такое?! – послышался сердитый и растерянный голос.

Волк насторожился, поставил торчком острые короткие уши. Изюмка краем глаза заметил сторожа, перескочил через оградку и опрометью бросился бежать к выходу из Зоопарка.

«Дядь Серый, вы где?» – позвал Изюмка. Никто не отозвался. Изюмка прошел вдоль ряда клеток, внутри которых раздавалось равномерное чавканье, будто работали машины. Толкнул дверь рабочей комнаты. Серый был здесь. Сидел за столом, уронив голову яаруки. Не шевелился.

«Здрасте!» – сказал Изюмка, поводя носом. На столе стоял мутный стакан. Вздохнув, Изюмка привычно заглянул под стол и привычно вздохнул еще раз. Серый поднял помятое лицо и глянул на Изюмку мутными как стаканное стекло глазами. – «А-а! Изюмка пришел!» – хрипло сказал он и бессмысленно улыбнулся. – «Зачем вы это, дядь Серый, а?» – с укором спросил мальчик. – «А-а! Ничего… это… я сейчас…» – Серый снова уронил голову на стол.

Изюмка немножко подумал, потом взял ведро из-под хлеба и вышел за дверь. У порога он из шланга сполоснул ведро, набрал до половины и потащил, держась за дужку обеими руками.

В комнате Изюмка взгромоздил ведро на стол, передохнул, а потом, медленно наклоняя, стал лить воду Серому на голову. Тот сначала не понял, зачмокал губами, потом ошалело вскочил, опрокинув стул: «А! Что? Где?!» – увидел Изюмку с ведром, помотал головой, словно отгоняя видение. Хрипло засмеялся, поднял ведро и сам вылил остатки себе на шею. Крякнул. Изюмка достал из шкафчика и подал ему старый синий халат. Серый утерся, снова сел за стол, поставив ноги в натекшую лужу.

«Чего это ты меня, а?» – усмехаясь, спросил у Изюмки. – «Да-а, – обиженно протянул тот. – А вы чего?» – «У меня душа попросила, – объяснил Серый, – Кто мне запретит?» – «Пить вредно!» – заявил Изюмка, – «Кто это тебе сказал?» – удивился Серый. – «В школе. И во дворе. И на плакатах видел. А училка говорит, что я ничего не помню и математику не понимаю, потому, что мама водку пила. То есть это она не мне говорит, но я слышал…» – «У тебя чего, мать пьет?!» – Серый как-то разом подобрался и протрезвел. – «Ага,» – кивнул Изюмка, – «А отец?» – «Отца нет,» – «И что ж – мать одна живет?» – «Ну, когда как…» – уклончиво ответил Изюмка, – «Хреново дело,» – Серый упер подбородок в ладони и загрустил, – «Да я привык, – утешил его Изюмка. – А вам-то чего пить?» – «Да сам не знаю, – признался Серый. – Иной раз вроде все ничего, а вдруг такая тоска накатит, что хоть вой. Свету белого не видишь, кидаться на всех хочется… Или вон утопиться… Думаешь, крутишься, с чего бы это… Да вроде нет ничего… Тогда, того, вон – единственное лекарство, – Серый указал под стол, помолчал, а потом заговорил снова. – Про меня говорят, что я скупой. Слышал, может? Так вот это, того, правда. Я деньги коплю, да. Хочу, знаешь чего – дом купить. Чтобы на озере. И лес чтобы. И огород. И банька. Я бы там живность всякую развел: кури, свинки, хряка бы держал, кроликов. Корову – нет, корове баба нужна, мужик корову не понимает. И собаку. Лохматую такую, в будке. Я ей и кличку придумал – Джульбарс. Чтобы везде за мной ходила. Да… А работать… чего ж? Работать я везде могу. Мне все равно. Лишь бы того… Лишь бы от машин подальше. Не люблю я, Изюмка, машины…» – «Много денег-то нужно?» – опросил внимательно слушавший Йзюмка. – «Ох, много, – вздохнул Серый. – Если по уму, так тыщ шесть-семь, не меньше.» – «Да, много» – признал Изюмка, который умел считать только до ста. – «А сколько вам еще осталось?» – «Ох, много,» – повторил Серый и махнул рукой. – «Ну ничего, – утешил Изюмка. – Скопите помаленьку. А я сейчас чайник поставлю.»