Анатолий Алексин - Все лучшие повести для детей о весёлых каникулах (сборник)

Иногда мне вдруг чудились тяжёлые шаги Андрея Никитича. Он ведь обещал «как-нибудь нагрянуть в гости». Но он не приходил. «Наверное, презирает меня! Смеётся!» – с досадой думал я, вспоминая про двойку с ехидной закорючкой на конце.

Каждую ночь, ложась в постель, я делал сложные перерасчёты и заново составлял график своих занятий. Получалось, что я должен заниматься каждый день по три с половиной часа, потом по четыре часа, по четыре с половиной… Цифры всё росли и росли. Когда наконец дошло до пяти часов, я сказал себе: «Хватит! Этак в конце концов получится, что я должен заниматься двадцать пять часов в сутки! Завтра меня никто не спугнёт!»

И снова меня спугнула Липучка. Она всегда очень оригинально входила в комнату: стукнет – и тут же войдёт, не дожидаясь, пока я скажу «Можно» или «Кто там?». Непонятно даже, для чего она стучалась. Я еле-еле успевал сбрасывать под стол учебники и тетради. Так было и на этот раз.

Но на пороге Липучка очень долго переминалась. Ясно было, что она хочет о чём-то спросить меня или попросить.

Липучка была вся какая-то разноцветная: волосы – рыжие, лицо – красное от смущения, сарафан – неопределённого выгоревшего цвета, ноги – сверху бронзовые, а внизу серые от пыли, будто нарочно присыпанные порошком.

– Ой, не знаю прямо, с чего начать… – выговорила наконец Липучка.

– А ты начни с самого начала, – посоветовал я.

Набравшись смелости, она начала:

– Ой, Шура, ты должен мне помочь! Заявление одно составить… Очень важное! В горсовет. Понимаешь?

Я покачал головой: дескать, пока ничего не понимаю.

– Ну, в общем, дело такое, – стала объяснять она. – От станции до нашего города довольно далеко. Да ещё дорога в гору… А автобуса нет. Хоть на себе вещи волоки!.. Надо, чтобы автобус ходил.

– А чего ты об этом беспокоишься? – удивился я.

Липучка стала тыкать в меня пальцем, как в чудо какое-нибудь:

– Вот смешно! Не понимает! Люди ведь с вещами приезжают, а автобуса нет. Ну вот, значит, разные… – Тут она замялась, подыскивая подходящее слово. – Ну, в общем, разные несознательные люди всем этим пользуются. На государственных телегах возят приезжих, а денежки себе в карман кладут.

И снова я подумал: «Нет, Липучка не только „ойкать“ умеет!»

– Надо написать про всё это, – решительно продолжала она. – Только я сама не смогу: не умею я заявления писать. А ты лучше напишешь! Так, что сразу резолюцию красным карандашом поставят. Знаешь, в левом уголке…

«Да, поставят резолюцию красным карандашом! – подумал я. – Двойку с ехидной закорючкой поставят, как Андрей Никитич. До чего же это неприятное дело – быть двоечником! И ещё зачем-то, как дурак, пожимал плечами. Рассказал бы честно про двойку, а то вот выкручивайся теперь!» Но вздыхать было поздно, и я выкрутился.

– Помочь – это можно, – сказал я. – Только у меня очень плохой почерк, ты ничего не разберёшь. Я сам иногда не разбираю.

– Ой, это ничего! – успокоила Липучка. – Ты мне продиктуй, ладно? А я запишу.

Это был выход из положения.

– Хорошо, я буду диктовать, а ты пиши, – согласился я.

Чернила и ручка были на столе, словно поджидали Липучку. Сочинять мне было не впервой: натренировался уже, читая мамины письма. Кроме того, одна наша соседка в Москве очень любила сочинять всякие жалобы и собирать под ними подписи жильцов: то ванна протекает, то кто-то из соседей долго разговаривает по телефону. Прежде чем собирать подписи, соседка читала свои заявления вслух на кухне. Каждую жалобу она начинала словами: «Нельзя без чувства глубокого гражданского возмущения писать о том…» И я начал диктовать Липучке:

– «Нельзя без чувства глубокого гражданского возмущения писать о том, что между городом и станцией нет автобусного сообщения…»

Потом я вспомнил, что соседка наша обязательно употребляла такие выражения:

«используя своё служебное положение», «некоторые личности», «не пора ли». Я продиктовал Липучке:

– «Используя свое служебное положение, некоторые личности перевозят приезжих за деньги на государственных телегах. Не пора ли покончить с этим?..»

И ещё мне вспомнилось, что каждую жалобу соседка наша кончала угрозой: если, мол, не примете мер, то буду жаловаться выше. И я продиктовал:

– «Если автобуса не будет, мы напишем жалобу в Москву!..» – А потом посоветовал Липучке: – Теперь собери подписи. Побольше подписей… И всё будет в порядке.

– Ой, как коротко получилось! – воскликнула Липучка, разглядывая тетрадный лист, который остался почти чистым.

– Это хорошо, что коротко, – объяснил я. – Длинное заявление могут не дочитать до конца. Понимаешь?

– Понимаю. Ой, ты очень здорово продиктовал! Прямо как взрослые пишут в самых настоящих заявлениях!

Липучка аккуратно свернула лист в трубочку, а я скромно развёл руками: дескать, что уж тут особенного: написать заявление – это для меня раз плюнуть.

Липучка хотела сразу бежать в горсовет, но я остановил её:

– А подписи?

– Ой, их собирать очень долго!

Мне в голову сразу пришла идея.

– Не надо собирать. Напиши внизу так: «Белогорские пионеры, всего три тысячи подписей».

– Что ты, что ты! Три тысячи! У нас и с грудными младенцами столько ребят не наберётся.

– Тогда напиши: «Всего двести подписей». И дело с концом.

– Ой, разве можно? Ведь это неправда!

– Для хорошего дела всегда соврать можно, – успокоил я Липучку. Она снова уселась за стол.

Но тут мы услышали, что кто-то лезет в окно.

Саша поудобнее устроился, укрепил свои локти на подоконнике и обвёл нас презрительным взглядом, как бы говоря: «Ерундой всякой занимаетесь, а я между тем…»

– Ой, что-нибудь случилось? – вскрикнула Липучка.

– Ага, случилось, – преспокойно ответил Саша. – Приготовьтесь, сейчас комнату подметать буду.

Подметать комнату? Рехнулся он, что ли? Мы с Липучкой растерянно переглянулись.

– Чего глаза таращите? – Саша подтянулся на руках, вскарабкался на подоконник и спрыгнул на пол. – Веник со мной. Понятно?

– Ой, похитил? – Липучка, как всегда в минуты восторга, хлопнула в ладоши, так что даже помяла своё заявление. И, прижав руки к груди, затаила дыхание. Саша обшарил глазами стены.

– У тебя йод есть? – спросил он у меня. – Что-то я аптечки не вижу…

– Не знаю… Есть, наверное… А зачем тебе йод?

– Ой, ты небось поранил его, когда у мамаши отбивал, да? – догадалась Липучка. – Лассо накинул, да?

– Что я, бандит какой-нибудь? Это я с пиратами хотел сражаться, а он вовсе не пират… Очень даже симпатичный парень, только застенчивый, как девчонка. Людей боится… Но мы это дело из него выбьем.

– Ой, мы его бить будем? – испугалась Липучка.

– Чудачка ты! Я же в переносном смысле. Ну, перевоспитаем, значит. Понятно?