Елена Чудинова - Лыбедь (сборник)

– Почему волхвы не ходят к людям, а ведьма, старая Туга, живет при граде, Дулеб? – задержала последним вопросом Лыбедь обычно неразговорчивого собеседника.

– Волхвы, они сами по себе, им только с богами разговор значим. Ведьма при людях – как клещ на собаке. Вылечить, заговорить, разобраться меж живыми и навьими. Заговорились мы с тобой. Прощай покуда, княжна.

Шаги Дулеба стихли за дверью, а девочка все сидела у своего станка, задумчиво глядя на угасавший в низкой печи огонь.

Снега за ночь намело столько, что, когда Лыбедь въехала в лес, над ее головой словно сомкнулась ослепительно белая крыша. А яркий солнечный луч, как раз пробившийся сквозь облако, разбросал по этой крыше пригоршни самоцветов.

Левая нога устала, и девочка сошла с лыж, чтобы их переладить. Теперь надо короткую лыжу укрепить на правую ногу, а длинную – на левую. Готово! Лыжи, ладные вязовые лыжи, подбитые камусом [17] Ка́мус – жестковолосая часть шкуры животного. , легко заскользили меж деревьев.

Походный мешочек, хорошо пристроенный, не бил по спине и не тянул лямками плечи, поскольку ничего тяжелого не содержал. Хлеб в тряпице, еще не успевший замерзнуть, мягкий, нож, огниво и особый секрет Лыбеди – несколько горстей прибереженных с осени желудей. Желуди ей очень даже понадобятся.

Там, за ельником, спряталось озерцо, никогда не замерзающее до дна. Очень уж веселые ключи бьют внизу. Это-то озеро и приглядело для своей плотины семейство бобров. Известно, бобр не любит ледяной толщи. Он зимой не спит в своем домке. Ладный домок у бобра! Человеку – по колено высотой, а уж чист! Никогда бобер у себя не напачкает. Плетет он домок из веток, а укрепляет их глиной, ну прямо как у людей. Бывает, вместо домка, если берег подходящий, бобр роет нору. И надо ему, чтоб земляной пол был на две ладони выше воды, для сухости. А если поднимется вода, он тут же наскребет земли со своего потолка, так и поднимет пол, и вновь утопчет. А уж какими сваями укреплена его плотина! Умен бобр, до чего ж умен! Хорошо ль брать его на мех? Впрочем, вроде наши и не берут…

Лыбедь поправила мешок на спине. Не подозревала девочка, что охотиться на бобров дружинники перестали после того, как любимая княжна всю осень рассказывала им о своих надеждах подружиться с бобровой семьей. Грустная была Лыбедь осенью, не догоревавшая после гибели братьев.

Вот, вехой на пути к озерцу, возвысился огромный дуб. Дупло – на высоте в два человеческих роста, взрослый человек легко поместится. Нет ли там медовых сот, знают ли его бортники? Забраться на такое дерево – ох, далеко видать! Но это летом, не в зимней одежде.

Справная зимняя одежда на девочке. Дубленые сапоги мехом внутрь, новые, нога-то растет! Совсем новые, еще не стоптались по ступням, правый не отличишь от левого. Вместо собольего корзна – овчинный короткий полушубок, так на лыжах сподручнее. Пушистый плат белого козьего пуха на голове. Тепло пальцам в ладных рукавичках. Тепло, весело бежать. По полю быстрей было бы, да по лесу занятнее. Лес – дом родной тому, кто знает его, кто никогда в нем не заплутает. Русский дом лес.

Еще лучше было бы, кабы бежали наперегонки с Лыбедью веселые собаки, оглашая чащобу громким лаем. Но какие уж тут собаки, когда едешь в гости к бобрам?

Любят же бобры желуди, ох как любят! Угодит Лыбедь им своим угощением…

Привычная бегать на лыжах, Лыбедь успевала глядеть и под ноги, и вперед, и наверх, и по сторонам. Потому и не пропустила того, чего никак нельзя пропустить.

След.

Тяжелый и глубокий, изрядной тушей впечатанный в плотный снег, след, какого вовсе не должно быть.

След, за ним другой… Княжна не стала за ними бежать. Довольно понять направление, чтоб свернуть ровнешенько в другую сторону.

Выходит, в гости к бобрам ей не суждено попасть в этот раз. Самое разумное – поспешить домой, в город. О такой напасти надлежит скорей рассказать охотникам. Никого в лесу нету опасней и отвратительней.

Обычно с хозяином можно поладить. Задрать человека он может только в честном бою, когда человеку надобны его шкура и мясо, и уж здесь, хочешь не хочешь, а встаешь друг противу дружки: ты с рогатиной, а хозяин – со всей своей когтистой и зубастой мощью. Лучше всего называть его хозяином, чтоб не поминать всуе настоящее имя – ведающий мед, медведь. Во всякое же другое время, кроме охоты, пути медведя и человека не пересекаются. А и пересекутся – страшного мало, особенно сытной осенью, богатым летом.

Всегда Лыбеди хотелось посмотреть на новорожденных медвежат. Они, рассказывают, и не медвежата вовсе, а просто круглые комочки, покрытые шерстью, – без лапок, без морды. Поэтому, родив детей, медведица начинает их долепливать лапами, вроде как сырой глиняный ком. Вот и лапки отросли, вот и мордочка вытянулась… Хоть бы разок увидать…

Но иной раз случается и худое. Если хозяин не наберет летом и ранней осенью довольно жира, может он проснуться посередь зимы. Голодный, как сам голод, ослепший от пустоты в брюхе, но не утративший разума, напротив, втрое хитрей обычного. Такой медведь зовется шатун.

Подошвы медвежьих лап голы, как человечьи. Мерзнут они, ступая по снегу, трескаются, кровоточат. Чтоб унять боль, медведь ищет открытый водоем, бродит по воде. Плескается, чтоб согреться. Но на морозе мокрая шкура покрывается сосульками, что недобрыми колокольцами звенят, когда идет шатун. Страшен его путь. Если найдет шатун путь к чужой берлоге, пророется в нее, загрызет спящего собрата и съест его. Пустое и говорить, что коли не запрет шатуну есть своих, то и человек делается для него лакомой добычей. Шатун, медведь-людоед, любит нападать на всякое человечье жилье, что стоит наособицу. Если шатун объявился, надобно опередить его: выследить и убить.

Мысли эти мелькали в голове Лыбеди быстрее, чем лыжные палки в ее руках. Вот уж лес остался позади. Еще немного – и лыжня ее упрется в дорогу, ведущую к городу. А вот уж пересекла поле малая, плохо набитая дорожка, ведущая к усадьбе знатного киевлянина Люта Несдилы. Горд и богат Лют Несдила. Зимой, когда нет опасности от кочевников, любит он жить вольготно за городскими стенами.

Эх, неладно! Лыбедь замерла на бегу. Лют-то Несдила с домочадцами не знает о шатуне. Медведь-то недавно выполз: след кривой, валкий, будто браги напился хозяин. Спросонья так ступают.

Надо б предупредить Люта Несдилу, крюк-то невелик. Надо-то надо…

Лыбедь стояла, размышляя.

Не слишком хотелось девочке видеть Люта Несдилу. Хоть и скверно держать обиду на своих, а сердцу не всегда прикажешь. Помнила Лыбедь, как осенью, в первые дни вересеня, после тризны по Щеку и Хориву, Лют Несдила ее стороны не держал. Говорил много, говорил складно, все старался убедить киевлян: коли от княжеского роду осталась девчонка-невеличка, так надобно признать – иссяк род.