Александр Турханов - Грустный гном, весёлый гном

– Теперь ты, Серёжа, – сказала Манана Арчиловна. – Нам с Серёжей Алдониным предстоит выступать на очень серьёзном конкурсе. Серёжа молодец. Чтобы подготовиться, он на каникулах остался в городе, и мы всё лето занимались. Только в середине августа небольшой перерыв сделали. Объявляй программу.

Антошкин сосед спрятал айфон обратно в карман и гордо вышел к роялю.

Он объявил программу, стал играть. Но Антошка его плохо слышал, только следил заворожённо, как быстро бегают пальцы по клавишам. Ему было обидно, что Серёжка над его телефоном посмеялся.

Алдонин перестал играть. Подошёл и сел на прежнее место. Насмешливо посмотрел на Антошку. Антошка отвернулся.

Вечером папа с мамой пришли с работы весёлые. Мама купила торт, а папа – детское шампанское.

Когда они сели за стол и позвали сына отмечать Первое сентября, он подошёл к ним, положил телефон на стол, низко наклонил голову, прошептал:

– Вот… – И одним пальцем двинул телефон по столу к родителям.

– Ты что это, Антоха? – весело спросил папа. – Что такой пришибленный?

Антошка наклонил голову ещё ниже и шёпотом повторил слова Серёжки Алдонина:

– Только у лохов такой телефон…

– Что-о?! – удивился папа.

Мама подошла к Антошке, присела перед ним на корточки, заглянула в лицо:

– Что случилось, солнышко?

– Кто это тебе про лохов сказал? – Папа, кажется, рассердился.

– Там один мальчик был… Серёжа… Он сказал, что только у лохов такой телефон… – прошептал Антошка. – Пап, а тот человек утонул…

– Какой человек? Кто утонул? – растерялся папа.

– Помнишь, на картине, летом… Ты сказал, что он выберется. А он утонул… – Антошка поднял голову, серьёзно посмотрел на папу. – Там музыку играли. Я слушал. Он утонул, пап…

И тут Антошка неожиданно для себя почувствовал, что по щекам его текут слёзы.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь… – вздохнул папа.

– Вы о чём вообще? – не поняла мама. – Можете толком объяснить?

Но папа ничего не ответил. И Антошка тоже промолчал.

Тогда мама прижала Антошку к себе, стала гладить его по голове и шептать ласковые успокоительные слова.

Антошка не любил просыпаться в воскресенье. Другое дело – в будние дни, когда папа и мама собирались на работу. В будние дни по утрам было шумно и весело. Папа, собираясь, каждый раз что-то терял. То и дело было слышно:

– Свет, где мои перчатки?

– Свет, а где мой свитер, тот, в чёрную полоску?

– Куда я рюкзак засунул? Светка, ты не знаешь, где мой рюкзак?

Мама вздыхала:

– Зачем человеку жена? Чтобы отвечать на вопрос «где?» – и находила папины перчатки, свитер и рюкзак.

Потом они всей семьёй садились за стол. И всегда папа спешил пересказать, что он недавно читал.

Темы были самые разные: о папуасах Гвинеи и о том, чем они любят завтракать, или о том, что инки выстроили очень чистоплотную цивилизацию. Например, если ребёнка ловили на улицах города чумазым, то приводили его к родителям и заставляли вымыть.

– В чане или в корыте, в чём они тогда своих детей мыли, я не знаю, – рассказывал папа, – а воду, в которой только что помыли сына или дочку, – выпить.

– Какой ужас! – говорила мама и выразительно смотрела на Антошку.

Антошка съёживался и потихоньку вытирал руки о штаны.

– Бах был очень весёлым человеком и любил застолья, – говорит, к примеру, папа.

– А что, Бах не человек? – спрашивает мама. – Почему бы ему не любить застолья?

– Тот-то и оно, – отвечает папа. – Когда я слушаю, например, его органную музыку, то мне кажется, что эту музыку не человек написал, а памятник.

– Ты ври, да не завирайся, – улыбается мама. – Тебя ребёнок слушает. А ребёнок, между прочим, музыкой занимается. Ну какой ещё памятник?

– Чугунный, – отвечает папа серьёзно. – Здоровый такой. В парике.

И Антошка живо представляет, как чугунный памятник подходит к пианино, со скрежетом садится на стул, и стул под ним ломается. Памятник встаёт с пола, уже стоя кладёт руки на клавиши, раздаётся звон и треск – это струны не выдерживают и лопаются, а клавиши проваливаются…

– Ты что замер, Антоха? – спрашивает папа.

Антошка срывается из-за стола и бежит к инструменту, открывает крышку, нажимает сразу несколько клавиш – и вот уже памятник, тяжело ступая, бродит по комнате, выходит в коридор…

– Антон, – кричит мама, – это что такое?!

– Памятник! – в ответ кричит Антошка из комнаты.

– Какой ещё памятник? – не понимает мама.

– Чугунный, – объясняет папа. – Антоха памятник Баха нарисовал. Ладно, пусть он с нами завтракать садится. Идите сюда вместе с памятником. И бабушку захватите: что-то она сегодня к столу опаздывает.

Было воскресенье. Антошка лежал в постели, и ему было грустно оттого, что папа и мама пока не проснулись. Слышно было только бабушку. Она готовила завтрак, гудела вытяжка на кухне, на плите что-то сердито шипело.

Тут Антошка вспомнил, что папа обещал покататься с ним по парку на велосипеде и покормить белок.

– Только если будет хорошая погода, – сказала мама строго.

– Что я, ребёнка в дождь потащу белок кормить? – ответил папа.

Антошка вскочил и подбежал к окну. Было ещё темно. Под светом фонарей дорога и машины, припаркованные на тротуаре, качели на детской площадке, стволы и ветви берёз и каштана были как нарисованные на тёмной бумаге. И люди, что шли мимо дома, тоже казались Антошке нарисованными. Ему захотелось раскрасить эту картинку – передать ритм шагов вон того дяденьки, что на ходу разговаривает по телефону, а голос его не слышен; и как со стоянки отъезжает машина, и как свет от её фар скользит по деревьям; и как обвешан разноцветными фонарями-окнами громадный дом напротив…

Но Антошка понимал, что если сейчас будет играть, то папа с мамой рассердятся. Он вздохнул, отошёл от окна, лёг в постель и стал представлять, как идёт дяденька по улице – как будто марширует: раз-два, раз-два. Антошка уже выучил этот размер, он назывался две четверти. А дяденьке навстречу, чуть припадая на переднюю лапу, в размере четыре четверти бежит собака: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, – она торопится по очень важным собачьим делам. У дяденьки широкий шаг. У собаки – мелкий и стремительный.

Антошка «нарисовал» дяденькины шаги низкими, а потому тяжёлыми звуками. «Он ведь большой и тяжёлый», – подумал Антошка. А шаги собаки – высокими и быстрыми. Ритм шагов дяденьки и собаки зазвучали в Антошкиной голове так ясно и так ярко, что больше он уже не мог лежать без движения.